Глава третья
АВТОРИТАРНЫЙ СОЦИАЛИЗМ
I
Луи Блан
[822], с первого взгляда, производит впечатление человека с небольшим запасом очень простых, чрезвычайно ясных и отчетливых идей, которые он повторяет с такою крайнею настойчивостью, что они, в конце концов, запечатлеваются в умах.
Но при ближайшем рассмотрении замечаешь, что эти, по-видимому, простые формулы на самом деле достаточно сложны; что каждая из теорий Луи Блана имеет две стороны: одну, обращенную к прошедшему, другую – к будущему. Он продолжает одно движение и освящает другое, однако более, как ученик, чем как самостоятельный мыслитель; и даже там, где он является новатором, его оставляют в тени некоторые из тех, которые у него всего более позаимствовали.
Точка отправления Луи Блана та же самая, как и у большинства реформаторов. Он констатирует результаты промышленной и торговой
[823] конкуренции, и нарисованная им картина нищеты рабочего класса приводит его к критике принципа всякой конкуренции – индивидуализма, поскольку последний оказывается тождественными laissez faire
[824].
Необходимо сейчас же заметить, что протест Луи Блана вызывает не только экономическая и материальная дезорганизации, но и дезорганизация моральная. Он восстает против материализма буржуазии
[825], против того, что он называет «религией индустриализма»
[826].
Он не только хочет улучшить положение человека из народа, он хочет «спасти его душу»
[827]. Дух исследования находит в нем строгого критика. Он принимает его принцип, но отвергает его «захваты и заблуждения»
[828]. Его идеализм осложняется прямым обращением к Провидению, к которому он взывает о покровительстве организации труда
[829]. У него повсюду проглядывает настоящее религиозное чувство
[830]. Подобно прочим социалистам, он выделяет буржуазию из народа, но, будучи к ней очень суров, он все же пытается «спасти» ее. Являясь солидарной с народом в бедствиях, причиняемых конкуренцией и индивидуализмом, буржуазия исцелится вместе с народом. «Для обществ не бывает ни частичного прогресса, ни частичного упадка»
[831].
Как и народ, буржуазия – жертва слов. Воспламеняют умы, внушая им идеи свободы и прогресса. Но что такое прогресс? Прогресс, говорят нам, это разделение труда, употребление машин и проч. Но машины, изгоняя рабочего из мастерской, лишают его работы. Разделение труда «доводит его до последней степени огрубения, заставляя всю жизнь изготовлять булавочные головки или вертеть рукоятку»
[832]. С другой стороны, как возможна свобода в том мире, где силы до такой степени неравны
[833]?
Луи Блан думает, что на место ложных понятий о свободе и прогрессе ему удалось поставить истинные. Истинный прогресс – тот, который приносит пользу всем без исключения. Это «признанная, осуществленная солидарность всех интересов»
[834]. Истинная свобода – это «свобода для всех», возможность для каждого человека «развиваться по законам своей природы»
[835]. Мы видим, что Луи Блан отличается в данном случае от сен-симонистов и Бюше тем, что в своем протесте против индивидуализма опирается уже не на доктрину, которая низко ценит свободу, а на доктрину, которая, подобно учению Пьера Леру, но с большей определенностью, считает себя единственной обладательницей «истинной свободы»
[836].
Постараемся кратко передать смысл формулы Луи Блана. Если свобода означает для каждого человека возможность развиваться по законам своей природы, то она перестает быть абстрактным правом на вещи и становится конкретной властью. Луи Блан не колеблясь так ее и определяет: свобода – это власть
[837].
Луи Блан с большей смелостью и настойчивостью, чем большинство мыслителей его времени, нападает на чудовище, которое нужно было одолеть – на абстрактную идею права, как ее понимали XVIII век и французская революция. Право отдельно от власти, по его мнению, – не что иное, как flatus vocis. «Какая польза больному от его права на лечение, если его не лечат?»
[838] Идея права ответственна за все злодеяния, за все обманы, которые демократия встретила на своем пути. «Право, рассматриваемое с абстрактной точки зрения, – это мираж, который с 1789 года обманывает народ»
[839]. Сильнее не мог бы выразиться и де Бональд.
Правда, точка отправления у Бональда иная, чем у Луи Блана. У первого возмущается религиозное чувство против идеи, в которой он видит, – впрочем, совершенно ошибочно, так как она сама, по существу, религиозного характера – проявление невыносимой гордости. Но если точки отправления у них различны, то вывод почти один и тот же. Отвергнув человеческое право, Бональд бросает человеческое общество к ногам Бога и его представительницы на земле – власти. Равным образом Луи Блан отдает индивидуума во власть государства. Именно государство должно обеспечить возможность развиваться по своей природе. Именно государство должно заменить абстракцию «право» реальностью «власть».
