КИКЛОП:
Тра-ла-ла да тарам-барам,
Что за пиво,
[149] что за варка…
Мой живот, ей-ей, товаром…
Полон доверху, как барка.
Эх ты, травка моя, травка,
Хорошо на травке спится,
Я ж кутить иду к киклопам…
Эй, почтенный… дай напиться… […]
ОДИССЕЙ:
Послушай нас, Киклоп, ведь этот Вакх,
Которым я поил тебя, нам близок.
К.:
Постой… А Вакх какой же будет бог?
О.:
Сильнее нет для наших наслаждений.
К.:
Да, отрыгнуть его… и то добро.
О.:
Такой уж бог, что никому не вреден.
К.:
Забавно: бог, а сам живет в мешке!
О.:
Куда ни сунь его, на все согласен.
К.:
А все ж богам не место в кожах жить!
О.:
Вот как… А сам? Тебе неловко в коже?…
К.:
Черт с ним, с мешком… Нам было бы винцо!
[150]В контексте этой шутки Дионис обретает форму; бурдюк становится кожей бога, в честь которого на второй день Дионисий отмечают праздник Асколий: как говорят античные комментаторы, во время него было принято прыгать на бурдюк, поджав одну ногу.
[151] Глагол askoliazo имеет две различные этимологии: если связывать его со словом skele (нога), он означает «хромать», «ходить на одной ноге» – этой интерпретации придерживаются сегодня; но уже начиная с античности этот глагол сближали со словом askos (бурдюк), и эта народная этимология, вероятно, привела к тому, что с бурдюком стали играть: смысл игры состоит в том, чтобы удержаться на этом кожаном, круглом как шар предмете, вдобавок еще и скользком, потому что его смазывали жиром – и задача усложнялась вдвойне.
[152]
50. Краснофигурная чаша; т. н. художник Евергида; ок. 510 г.
51. Краснофигурная чаша; т. н. художник Шёрлеера; ок. 510 г.
52. Краснофигурная чаша; т. н. художник Эпелия; ок. 510 г.
Упражнения такого рода представлены на ряде сосудов. На медальоне одной чаши, сохранившейся во фрагментах [50],
[153] юноша сидит на корточках на бурдюке внушительных размеров и пытается на нем удержаться. Иногда на бурдюке сидят верхом, как, например, этот эфеб [51 а],
[154] который использует рог для вина как охотничий рожок; это пародия на призыв к вступлению в бой, где вместилище для несмешанного вина – бурдюк – используется всадником, дающим сигнал к сбору, в качестве верхового животного; в этом изображении пародируется настоящий воин, расположенный на оборотной стороне чаши: он снаряжен щитом и трубит в настоящую трубу [51 b]. Эти два изображения, соседствующие на внешней стороне одной и той же чаши, – характерный пример той игры смыслами, которая всегда возможна между внешним миром и миром симпосия.
53. Краснофигурный канфар; т. н. художник Бригоса; ок. 480 г.
54–55. Краснофигурная чаша; ок. 500 г.
На другой чаше [52]
[155] показаны еще более сложные упражнения. Восьмеро юношей, почти все украшенные гирляндами, перекинутыми через грудь, резвятся, разделившись на две группы по четыре человека. Слева на земле лежит эфеб, а на нем стоят двое его товарищей, один опирается на его правое колено, а другой на правый локоть и на голову; эти двое эфебов находятся один напротив другого, и каждый всем корпусом отклонился назад – таким образом они составляют не человеческую пирамиду, а некое сооружение из балансирующих и напряженных тел, к которому приближается – чтобы тоже стать частью этого строения? – четвертый эфеб. Справа двое других суетятся вокруг примитивной по своей конструкции тележки, которую тащит третий эфеб. На тележке везут бурдюк, привязав его веревками к дышлу, а на бурдюке пытается удержаться четвертый эфеб, но не оседлав его, а свободно на нем балансируя. В обоих случаях эти буйные игры требуют от участников одновременно и силы, и ловкости; в целом это изображение демонстрирует коллективную эфебическую отвагу в рамках комоса, который продолжается на обратной стороне сосуда, вокруг стоящего на земле кратера.
