Он склонился над ней и ощутил, как огонь его мужского естества и его сила, великолепные, поднимаются в его чреслах.
“Я восстал!” Великолепное, блистающее и неукротимое, из глубины чресел восходило его собственное солнце.
Когда Норман Майлер ухаживал за Норрис Черч, своей шестой женой, он писал ей: “Ты сияешь золотом, как солнце”. Она же отвечала ему стихами: “Ты был там, и / Я была там, / В кармане солнечного света”. Газета New York Times прокомментировала: “Эти двое жили широкой, наполненной солнцем жизнью…” (Courtesy of Francis Delia)
Вскоре после этого Лоуренс пишет поэму “Средние классы”, в которой так описывает морисов нашего мира: “Бессолнечные. / У них только две меры: / Человек и деньги, / Они никак не связаны с солнцем”. В целом трудно найти произведение Лоуренса, которое не касалось бы этих тем. В своей последней книге “Апокалипсис”, которую писатель сочинял зимой 1929– 1930 годов, умирающий и окруженный общественным порицанием за свои произведения, он писал:
Нам не стоит воображать, что мы видим солнце так же, как его видели старые цивилизации. Все, что мы видим, – небольшое научное светило, сократившееся до шара раскаленного газа. В реальности Иезекииля и Иоанна солнце было великолепной сущностью, люди черпали у него силу и величие и платили ему почитанием и благодарностью
[818].
В этом своем последнем произведении Лоуренс призвал человечество восстановить первоначальную связь с космосом – без посредничества науки, в которой он усматривал ограниченность. “Начните с солнца, и все остальное медленно, неуклонно свершится”, – таким напутствием писатель заканчивал книгу.
Еще более ярым апостолом солнца (и, как следствие, почитателем Лоуренса и таким же солнцепоклонником) был американский миллионер, поэт и гедонист 1920-х годов, покончивший собой в тридцать один год, “беглец из плохого романа Скотта Фитцджеральда”, как его охарактеризовали в одном некрологе
[819]. Это представление Гарри Кросби отдает некоторой театральностью, но все, что касается Кросби, будто сошло со страниц дешевого романа. И Малькольм Каули в Exile’s Return, и Джеффри Вулф в Black Sun много пишут о нем, а для Пола Фассела он был “окончательно рехнувшимся американцем”, чья “жизнь демонстрировала полную власть солнца над податливым разумом”
[820]. Собственные сочинения Кросби – авангардные, экспериментальные, сюрреалистические и болезненно-тревожные – обеспечивались его богатством, унаследованным и многократно увеличившимся за годы проживания Кросби в Европе, где валюта в то время была очень слабой. Деньги позволили ему превратить средневековую мельницу (разумеется, “Мельницу солнца”) под Парижем в роскошный загородный дом, постоянно путешествовать по экзотическим местам, экспериментировать с фотографией, гонять на своем “бугатти” и даже учиться летать – в те времена, когда аэропланы были “настолько новым устройством… что никто не знал, как правильно произносить это слово”.
Наследник старого капитала Новой Англии (Дж. П. Морган приходился ему дядей), в начале Первой мировой войны Кросби записался в санитарные войска полевой службы, был под Верденом и на Сомме, получил военный крест и выжил после тяжелого ранения. После “ускоренного” выпуска из Гарварда и скандальной женитьбы на женщине на шесть лет старше его, которую он увел у мужа, Кросби осел во Франции, покупал скаковых лошадей, пробовал опиум, много пил и путешествовал. Тогда же начал писать. В 1927 году он основал издательство “Черное солнце”, вытатуировал у себя на спине солнечный лик как знак посвящения и получил первый рассказ от Лоуренса, которому заплатил золотыми двадцатидолларовыми “солнечными” монетами.
Кросби культивировал свой навязчивый интерес к солнечному образному ряду и с одержимостью вводил его элементы в собственные сочинения. “Черное солнце” символизировало попытку объединения сил жизни и смерти, а его визуальный образ нес также и сексуальный оттенок. “Каждая закорючка “черного солнца”, которую Кросби добавлял к своей подписи, – писал один биограф, – включала также стрелу, выступающую из Y в фамилии Кросби и направленную в центр солнечного круга: фаллический выступ, с готовностью встречаемый эрогенной зоной”
[821].
Кросби производит крайне неприятное впечатление, но в своих взглядах он не так далек от лоуренсовского крика души в “Апокалипсисе”:
Наиболее страстно человек жаждет полноты своей жизни и ее гармонии… Нам и только нам принадлежит все великолепие нашей плотской жизни здесь и сейчас, и принадлежит оно нам только на время. Мы должны танцевать в экстазе, оттого что живы, во плоти и являемся частью живого, воплощенного космоса.
В середине 1920-х Кросби опубликовал подробный дневник, который вел с 1922 по 1926 год, “Тени солнца”, а также два тома поэзии, первый из которых был назван “Солнечная колесница”. Среди прочих проектов “Черного солнца” были сочинения Харта Крейна, Джеймса Джойса, Т. С. Элиота и Мана Рэя. Кросби был не лишен дара поиска талантов
[822].
