Я же, прожив в Москве много лет, убежден, что русские отличаются от европейцев немногим больше, чем галисийцы от шотландцев. Мне кажется, что главное отличие России заключается не в грубости нравов или деспотической монархии, а в том, что она, как душа человеческая, – процесс, а не результат. И всякий, кто пытается контролировать этот процесс, чтобы не допустить взрыва и распада, рискует жизнью. Я говорю, конечно, о русских монархах.
За годы Смуты русские сполна хлебнули свободы, заплатив за нее разорением и большой кровью. Брат убивал брата, раб поднимал руку на хозяина, родители пожирали своих детей, храмы были превращены в конюшни, дворцы – в вертепы. В стране, где почти все блага доставляются крестьянством, пашня за годы Смуты сократилась в двадцать раз, а от народа осталась едва ли половина: численность населения громадной России после Смуты была вдвое меньше, чем в Польше.
Только сейчас, спустя почти два десятилетия после смерти Самозванца, Россия начинает понемногу приходить в себя. Вчерашние враги объединились вокруг трона, который в 1613 году занял шестнадцатилетний Михаил из рода Романовых, царь, устроивший всех и положивший в основу своей внутренней политики идею, которая была сформулирована просто и категорично: «Не мстить и не требовать возврата».
Почти все, кто получил свои титулы и земли из рук самозванцев, при новой власти сохранили свои приобретения. Власть не могла поступить иначе: в наследство царю Михаилу достались войны с Польшей и Швецией, взбаламученная страна с народом, живущим под девизом «Лучше бунт, чем будни», и пустая казна.
Чтобы не попасть в зависимость к богатым аристократам, царь Михаил взял в долг у персидского шаха Аббаса Великого семь тысяч рублей серебром в слитках – этого хватило, чтобы сохранить независимость от богатых аристократов и расплатиться с нижегородским ополчением и казаками.
А первым делом – и, кажется, впервые в истории государства – правительство после Смуты, после войн и всеобщего разорения приступило к полной ревизии России, пытаясь понять, сколько народу осталось в стране и где еще найти денег для казны. Были поставлены на учет каждая речная переправа, каждая чарка водки, выпитая в кабаке, каждая корзина белья, которое бабе хотелось бы постирать в реке, – налогами было обложено, кажется, все, кроме лунного света и собачьего лая. Были подавлены последние очаги разбоя на Юге и в Поволжье.
Мало-помалу сердце России ожило и забилось, а народное тело было спеленуто и успокоено, хотя, разумеется, не вполне и не окончательно. Но больной народной душе, которая пребывала в хаотическом, разнузданном состоянии, душе, отдавшейся во власть самой страшной и самой сладкой из человеческих привычек – привычки к злу, требовались средства посильнее, чем фиск и сыск, какими бы эффективными они ни были. Многие, очень многие по-прежнему сомневаются в том, что бессмертие души дороже земных благ. Сомнение и безверие – худшее из зол. Народ болезненно переживает недостаточность своей жизни, ее расщепленность и бессмысленность, мечется, мучаясь отсутствием внутренней правды и безотчетной жаждой воссоединения, целостности, исцеления, цели.
Именно такую задачу – придать русской жизни цель, смысл и единство – поставил перед собой патриарх и великий государь всея Руси Филарет.
В молодости он был щеголем – в Москве говорили о ком-нибудь с похвалой: «Костюм на нем сидит, как на Федоре Никитиче».
Но безродный татарин Борис Годунов, боявшийся соперников, обрушился на Романовых, раздавил эту семью, а самого яркого ее представителя силком постриг в монахи.
Годы Смуты и многолетний польский плен изменили Филарета: светский лев, когда-то посмеивавшийся над монахами, стал духовным лидером нации, ее суровым воспитателем и хранителем.
Если бы сегодня, после долгих лет жизни в Москве, меня попросили одной фразой объяснить Россию, я рискнул бы предложить формулу, которой математики описывают принцип наименьшего принуждения: «Движение системы материальных точек, связанных между собой произвольным образом и подверженных любым влияниям, в каждое мгновение происходит в наиболее совершенном, какое только возможно, согласии с тем движением, каким обладали бы эти точки, если бы все они стали свободными, то есть происходит с наименьшим возможным принуждением, если в качестве меры принуждения, примененного в течение бесконечно малого мгновения, принять сумму произведений массы каждой точки на квадрат величины ее отклонения от того положения, которое она заняла бы, если бы была свободной».
Филарету и его сыну сейчас приходится особенно трудно.
Поляки до сих пор не признаю́т за Михаилом пра́ва на титул русского царя; многие аристократы и сегодня не могут простить Романовым, что народ и казаки предпочли их более родовитым конкурентам; авантюристы втайне мечтают поставить русского царя на колени в воротах Кремля, взбаламутить громадную страну и разграбить ее…
Русская жизнь перенаселена тенями мертвых, которые пытаются схватить живых.
В любом акте несогласия Романовы усматривают тень Самозванца.
Их пугают его двойники.
Однажды в разговоре с патриархом я процитировал Цицерона: «Будучи здесь, в Баули, близ Поццуоли, не думаешь ли ты, что в бесчисленном множестве точно таких же мест собрались люди, которые носят те же имена, что и мы, облечены теми же почестями, прошли через те же обстоятельства, равны нам по уму, возрасту и внешнему виду и обсуждают ту же тему?»
На это кир Филарет ответил: «У нас эти двойники режут, стреляют и жгут, а не философствуют, гуляя по берегу Неаполитанского залива».
Увы, тени мертвых действительно то и дело вмешиваются в русскую политику, причиняя великий вред живым.
Только неделю назад я узнал от Конрада Бистрома достоверные сведения о бестии, которая пыталась проникнуть в царский дворец, и вспомнил о мерзейшем из пап – Бенедикте IX, который после смерти являлся людям в образе чудовищного животного, чьи уши и хвост как у осла, а все прочее – медвежье…
* * *
Филарет,
Великий Государь и Патриарх всея Руси, агенту Матвею Звонареву написал:
шифр «одноногий ангел»
Гриф «Слово и дело Государево»
Прежде чем отправишься в Галич, поговори с Ефимом Злобиным, дьяком Патриаршего приказа, главным следователем по преступлениям против крови и веры.
Тема: торговля человеческой кровью.
Ориентир: Книга Левит о крови, которая есть душа человека.
Прилагаю докладную записку Степана Проестева, окольничего, главы Земского приказа, который обеспокоен активностью московских вампиров.
* * *
Матвей Звонарев,
тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:
На закате того же дня, когда мы встречались с Филаретом, в мои ворота постучал курьер, доставивший письмо от патриарха, который приказал мне поговорить с Ефимом Злобиным.
