* * *
Ангел Звонарев
на полях семейной Библии написал:
Мы не виделись много лет, и в первую минуту я не узнал брата. Передо мной стоял высокий крепкий мужчина с сединой в бороде, с недоверчивым и проницательным взглядом, привычный к жизни во лжи ради правды и готовый в любой миг пустить в ход оружие.
Мы стояли в гостиной друг против друга в замешательстве, как вдруг брат присел на корточки у большого глобуса, сунул руку под столик, стоявший рядом, достал крошечный ключик, вставил в круглую дырочку на стойке, повернул, подмигнул мне, и глобус вдруг дрогнул и пришел в движение под тихую мелодичную музыку.
А я-то всегда думал, что ключ потерялся.
– Маттео…
– Анджело…
Мы обнялись, и словно и не было двух десятилетий разлуки, пролегших между нами, как мне было показалось, непреодолимой пропастью.
Я велел принести вина, и мы провели остаток вечера в приятной и душеполезной беседе. Брат с сочувствием выслушал историю о том, каких трудов мне стоило сохранить наше скромное поместье, утвердиться в роли единственного врача в округе, удачно выдать замуж дочерей и пристроить сыновей. О себе он рассказывал мало. Мы выпили за турчанку Айку, которая скрашивала одиночество нашего отца, когда он потерял жену, нашу мать, а потом за внучку Айки – Анимулу Бландулу, которая скрашивает мое одиночество, и отправились спать.
У меня не хватило духу последовать совету брата и отвести дворянину Истомину-Дитя и его подруге покои подальше от наших, поэтому почти всю ночь пришлось слушать их вопли. Мне показалось, что он кричал громче, чем она. Что ж, зато я понял, почему брат назвал этого дворянина петухом: post coitum omne animale triste est, nisi gallus, quis cantat
[16].
* * *
Матвей Звонарев,
тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:
Вечером, накануне отъезда из Галича, когда девушка пришла в себя, мы допросили ее, и она рассказала о себе все без утайки.
Луня была младшей в семье вдовы, едва сводившей концы с концами. Года два назад у девушки проявились признаки лунатизма, напугавшие мать и соседей. Тогда-то Лушу и прозвали Луней. Сама она ничего не помнила о своих ночных похождениях. Несколько раз развратные мужчины пытались воспользоваться ее беспомощностью и беспамятством, но Бог спас. Деревня отвернулась от их семьи. Мать пыталась пристроить Луню в дом одного богатого дворянина, но тот отказал, узнав о болезни. Когда пришло время жертвоприношения, мать сама выдала дочь на съедение чудовищу.
На следующий день я встретился с губным старостой, после чего мы сели в повозку и отправились к брату. В поместье прибыли к вечеру.
Утром я встал раньше всех, долго молился перед образом Спаса, освобождаясь от мрака, который все чаще проникал в мою душу.
Призраки, убийцы, серебряные монеты с загадочными надписями, смерть Ксении Годуновой, торговцы кровью, заговорщики, князь-невидимка с нелепым скоморошьим именем Жуть-Шутовский, а теперь еще и это чудовище – гигантский слизняк с утиными лапами и крокодильей пастью – всё это было как-то связано, но я не видел целого и цели, которую все эти гады преследовали.
В Москве назревали страшные события, но кто нанесет удар и кто станет жертвой – это оставалось загадкой.
Судя по всему, кир Филарет подозревал заговор с целью уничтожения царской семьи, и если это так, то мое место было в столице, а не в костромских лесах. Но я не мог все бросить и уехать. И что-то мне подсказывало, что происходящее здесь связано с Москвой, но каким образом – я не понимал.
Вечером брат сказал, что выкупил поместье Отрепьевых, но года два туда не заглядывал, хотя надо бы: ходили слухи, будто по ночам там бесчинствует нечистая сила. Хорошо бы познакомиться с этими чертями, кем бы они ни были.
После молитвы, которая принесла явное облегчение, я заглянул в кабинет отца.
В полумраке поблескивали золотые надписи на корешках книг, хранившихся в шкафах, которые стояли в простенках между окнами. «Сумма о творениях» Альберта Великого, «Книга о внутренней сущности различных природных созданий» Хильдегарды Бингенской, «Парагранум», «Парамирум», «Книга о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах» Парацельса, «Большой труд», «Меньшой труд» и «Третий труд» Роджера Бэкона, «Салернский кодекс здоровья» Арнольда из Виллановы, «Astronomica» Манилия, «О тайной философии», «О тщете и ненадежности наук и искусств» Агриппы Неттесгеймского, «Великое искусство» Раймонда Луллия, «Поймандр», «Изумрудная скрижаль», «Aureum Vellus» Соломона Трисмозина, травники Томаса де Кантипрато, Леонарта Фукса, Адама Лоницера, Иеронима Бока…
На столе лежал русский травник, открытый на статье о траве воронье око, которая «растет по опушкам у пашен в пясть, листьев четыре-пять вперекрест, а посреди них черная ягода, корень тонкий и белый. Хорошо ее битому пить, пить от коросты и чирьев, а корень полезен зубам; ягоду съесть с утра – не бояться порчи, корень полезно пить в молоке и с медом, а у кого не стоит – тоже хлебай в молоке».
Но нас с Юшкой когда-то интересовали совсем другие книги – «Тирант Белый» и «Амадис Гальский», «Иосиф Аримафейский» и «Тристан и Изольда», «Ланселот» и «Персеваль», «Роберт Дьявол» и «Прекрасная Магелона», «Роман о Трое» и «Роман о Фивах», которые рассказывали о приключениях, чудесах и сражениях.
Отец хранил их в маленьком шкафчике и всякий раз, когда выдавал их нам, заставлял поклясться, что перед чтением мы вымоем руки с мылом, а после – трижды прочтем «Отче наш».
Поскольку Юшка не владел ни итальянским, ни французским, ни немецким, ни даже латынью, я переводил вслух, иногда досочиняя события, а иной раз и Юшка давал волю фантазии…
Однажды Юшка вдруг остановил меня – мы читали о подвигах Александра Македонского – и прошептал: «Не хочу… не хочу быть человеком…»
Тогда я испугался, а сейчас думаю, что скорее всего он хотел сказать: «Не хочу такой жизни, когда известно всё наперед, не хочу быть как все».
Впрочем, быть может, я ошибаюсь.
Среди наших книг были сочинения, содержавшие народные сказки о детстве Иисуса и Богородицы, легендарные биографии Понтия Пилата и его жены Клавдии Прокулы, в общем, апокрифы, дозволенные церковью для домашнего чтения.
Юшка был очарован этими историями, очеловечивавшими персонажей Священного Писания, а особенно – историей о той части жизни Иуды, которая предшествовала его встрече с Христом.
Согласно этой биографии, он был сыном Рувима-Симона и Цибореи из Иерусалима. В ночь зачатия женщина увидела вещий сон, в котором ей открылось, что ее сын станет злодеем и причиной гибели иудейского народа. Перепуганные родители уложили младенца в осмоленную бочку и пустили в море. Волны прибили бочку к острову Скариот, бездетная царица которого взяла мальчика на воспитание. Однако вскоре у нее родился сын, и ревнивый Иуда стал всячески обижать малютку. Выведенная из себя его выходками, царица открыла Иуде, что он всего-навсего приемыш. Стыд, отчаяние и ненависть толкнули Иуду на убийство царевича, после чего он бежал с острова Скариот в Иерусалим и поступил на службу к Понтию Пилату. Рядом с дворцом римского прокуратора находился сад Рувима-Симона, где зрели яблоки, вызывавшие у Пилата вожделение. Будучи не в силах устоять перед искушением, прокуратор попросил Иуду украсть эти яблоки. Рувим-Симон поймал вора, между ними завязалась драка, в ходе которой Иуда убил отца. Понтий Пилат подарил Иуде всю собственность убитого и женил его на вдове. Спустя несколько лет, случайно узнав из причитаний Цибореи правду о своем происхождении, Иуда покинул ее дом и отправился к Иисусу, чтобы получить от него отпущение грехов…
