Эли принесли ужин на подносе, прямо за стойку. Поев, он позвонил Эмилио, жившему на другом конце города, который должен был сменить его в восемь вечера для ночного дежурства, и тихо сказал в трубку:
— Эмилио, меня не нужно сегодня сменять. Я останусь на ночь.
— Но вы не можете работать двадцать четыре часа подряд.
— И, тем не менее, я не собираюсь сегодня спать.
— Это правда, что прибыл новый патрон?
— Да.
— Ну и как он?
— Я не знаю.
— Хорошо. Завтра я выйду в дневную смену. Спасибо.
— Возможно, это тоже не понадобится.
Эли не хотелось удаляться от отеля. Ему казалось, что Мишель обязательно скажет ему что-нибудь, неважно что, передаст какое-нибудь послание. Эли понимал, что до сих пор все его время занимали срочные дела, связанные с бизнесом, но даже тогда он нашел способ навести о нем справки. Он задал всего два вопроса, и именно первый взволновал Эли больше всего. Зачем Зограффи, который уже почти точно был новым владельцем отеля и рудника, спросил, сколько он зарабатывает? Даже Чавес, не знавший ничего об их прошлом, был заинтригован. И почему Мишель так и не сказал ему ни слова и едва взглянул на него?
Быть может, этой ночью, когда он вернется с ранчо, все будет по-другому, особенно если Эли останется в холле один, что было вполне возможно?
Мишель должен задать ему, по крайней мере, один вопрос:
— За что?
Потому что он не понимал, Эли был в этом уверен, вспоминая удивление, читавшееся в его глазах в момент выстрела.
Эли ему все объяснит. Он знал ответ. У него было двадцать шесть лет, чтобы обдумать, что он скажет в тот день, когда встретится с Мишелем лицом к лицу, и вот этот день настал. Теперь ему не терпелось скорее с этим покончить. Зограффи, должно быть, не осознавал, насколько это было жестоко — пройти мимо стойки, не сказав ни слова. У него наверняка сложилось неверное представление. Как только он даст Эли возможность объясниться, он сразу же все поймет.
Неважно, что он новый владелец Карлсон-Сити. Он мог быть кем угодно, хоть нищим на улице, ситуация нисколько не изменилась бы.
Он чуть не забыл позвонить Карлотте.
— Алло, это ты? — произнес он так же тихо, как только что разговаривал с Эмилио.
На том конце провода раздавалась музыка. Она слушала радио или крутила свои диски.
— Что случилось? Ты не придешь?
— Нет. Я останусь на ночь в отеле.
— Понимаю. Новый владелец приехал.
Весь город знал об этом. Его жена тоже спросила:
— Какой он? — И добавила: — Это правда, что он купил ранчо Брайана?
— Похоже на то.
— Тебе удастся хоть немного поспать?
— Конечно.
По ночам у дежурных администраторов не было работы, и они закрывали дверь на цепочку и дремали в одном из кожаных кресел. Эмилио всегда снимал ботинки.
Выйдя из ресторана, Чавес с удивлением обнаружил, что Эли не собирается уходить домой.
— Эмилио заболел?
— Я ему позвонил и попросил не приходить. Я предпочитаю провести ночь здесь.
Селия стояла за спиной мужа, который с беспокойством смотрел на Эли.
— Вы хорошо ладили тогда, в университете?
— А что?
— Ничего. Так просто.
Эти прежние отношения между новым патроном и администратором не давали ему покоя. Он смутно ощущал, что от него что-то скрывают. В итоге он просто пожал плечами.
— Как хотите. Я иду с женой в кино. Не думаю, что они вернутся с ранчо раньше одиннадцати вечера.
Выходя, он заметил Крейга, сидевшего в одиночестве в баре, взял его под руку, усадил в свою машину, чтобы по дороге подбросить домой, в то время как Селия следовала за ними, не задавая вопросов. Поскольку клиентов больше не было, Мак закрыл бар и ушел. Двое постояльцев вернулись в свои номера. Еще двое были в городе, а в холле остались только Гонсалес и Эли, сидевшие на расстоянии более десяти метров друг от друга.
Эли заполнил все журналы. Больше никакой работы не было, кроме как оставаться на месте в течение всей ночи. Откинувшись на своем стуле, прикрыв глаза, он принялся повторять фразы, которые скажет, когда ему наконец позволят говорить.
Он не знал, как сложилась судьба Луизы, и подсчитал, что ей сейчас сорок пять или сорок шесть лет, поскольку она была старше Карлотты. Теперь Луиза стала зрелой женщиной. Возможно, она вышла замуж и родила детей. Или же у нее случился рецидив болезни и ее отправили в туберкулезный санаторий. Несмотря на яростное отрицание мадам Ланж, он был убежден, что Луиза страдала костным туберкулезом.
Мадам Ланж состарилась. Он бы нисколько не удивился, узнав, что дом остался таким же, с очередными постояльцами в розовой, желтой, зеленой комнатах, и, возможно, с более богатым пансионером в бывшей гостиной, переделанной в гранатовую комнату, где на подоконниках стояли зеленые растения в медных горшках.
Это была почти единственная часть его прошлого, которая хоть как-то жила в его памяти, и порой, глядя на Карлотту, ему казалось, что она похожа одновременно на Луизу и мадемуазель Лолу.
Внезапно он с тревогой подумал, что Мишель, когда-то положивший конец его жизни в Льеже, мог сейчас поступить так же с его жизнью в Карлсон-Сити и снова вынудить его уехать. При этой мысли его охватил страх, который причинял ему еще более жестокие физические страдания, чем холод в Гамбурге и Алтоне, в кромешной тьме стройки. Перспектива снова куда-то уехать вызывала в нем панику, и он протестовал, отбивался, сидя в одиночестве в своем углу, и лоб его покрылся липким потом.
Никто не имел права требовать от него этого. Он заплатил за свое место самую высокую цену, какую только можно себе представить.
Мишель его поймет. Просто необходимо, чтобы он понял. Эли расскажет ему все, обнажит свои мысли, чувства, эмоции, и эта нагота будет еще более патетической, чем обнаженное тело Луизы в то воскресенье, когда были сделаны фотографии.
Зограффи должен был знать, что Эли добрался до самого конца, дальше ему было некуда ехать. Дальше не было ничего. Пустота.
Пусть с ним делают, что хотят. Пусть его наказывают как угодно. Но только не заставляют уезжать. Он не сможет этого сделать. Лучше он сядет на край тротуара и умрет от жары.
Он устал. Разве для других людей, для такого мужчины, как Зограффи, это слово не имело такого же страшного значения, как для него?
Раздался звонок, кто-то звонил из Нью-Йорка, в трубке послышался женский голос:
— Карлсон-отель? Я хочу поговорить с господином Зограффи.
— К сожалению, это невозможно.
— Он не приехал?
