– Братство Иуды, – повторил Маркус, думая о секте Кроппа. – Зло помогает распространять веру, – вдруг понял он и ужаснулся.
– Ты сам видел, что творится в городе сегодня ночью. Ты хорошо разглядел молящихся, мужчин и женщин? Заглянул им в глаза? Они счастливы. Сколько душ спасено благодаря Виктору? Говори с ними о добре, и они пройдут мимо. Покажи им зло, и они обступят тебя.
– А как же погибшие?
– Если мы созданы по образу и подобию Божьему, значит и Он может быть злым. Воинству, чтобы оно существовало, нужна война. Не будь зла, людям не нужна была бы Церковь. А во всякой войне бывают жертвы.
– Тогда Диана и Джорджо, двое полицейских, немецкая пара, Макс, Космо Бардити… Они неизбежный побочный эффект?
– Ты несправедлив. Хочешь – верь, хочешь – нет, но и я пытался остановить бойню, точно так же, как ты. Но по-своему, имея в виду высшие интересы.
– Какие? – с вызовом осведомился пенитенциарий.
Эрриага пристально вгляделся в собеседника: не любил, когда его провоцируют.
– Как ты думаешь, кто отдал Клементе приказ поручить тебе расследование по делу монстра после того, как мы получили послание, записанное на магнитофон в исповедальне базилики Святого Аполлинария?
Маркус был выбит из колеи.
– Ты всегда хотел увидеть воочию тех, кто руководит тобой. – Батиста Эрриага ткнул себя в грудь обеими руками. – Вот он я: кардинал Батиста Эрриага. Все это время ты работал на меня.
Маркус не знал, что сказать. Гнев и горечь брали верх над рассудком.
– Ты с самого начала знал, кто такой соляной мальчик, и не предоставил мне возможности быстро остановить его.
– Все не так просто: Кроппа и его людей нужно было остановить первыми.
Теперь Маркусу все стало ясно.
– Разумеется. Ведь тебя заботило только одно: как бы не узнали, что Церкви известно о существовании Братства Иуды. Секты, которая верит в того же Бога, что и мы: секрет слишком постыдный.
Эрриага отметил, что у человека, стоящего перед ним, – которого он нашел в Праге, беспамятного, на больничной койке, с пулевым отверстием во лбу, и обучил через Клементе, – у этого человека очень сильная натура. Эрриага поздравил себя: он сделал хороший выбор.
– Начиная с Иннокентия Третьего и далее папу определяют как «укротителя монстров». Смысл этих слов ясен: Церковь не боится столкновения ни с собственной историей, ни с самой низменной и презренной частью человеческой природы – грехом. Когда наши противники хотят нас уязвить, нам ставят в укор роскошь, забвение заветов Христа, который проповедовал бедность и милосердие к ближнему. Теперь они утверждают также, что дьявол вошел в Ватикан…
Hic est diabolus, вспомнил Маркус.
– И они правы, – неожиданно заключил Эрриага. – Ведь только мы в силах сдержать зло. Помни об этом.
– Сказать по правде, я не уверен, что захочу и дальше принимать участие в ваших делах… – Маркус направился к туннелю, который выводил наружу.
– Неблагодарный! Это я тотчас же отправил Клементе к Сандре Веге, как только узнал из своих источников, что мужчина, убитый в Сабаудии, – ее друг. Я понял, какая опасность ей грозит, и действовал соответствующим образом. Твоя женщина жива благодаря мне!
Пенитенциарий не поддался на провокацию и прошел мимо кардинала. Потом остановился, обернулся в последний раз:
– Добро – исключение, зло – правило. Ты сам меня этому научил.
Батиста Эрриага звонко расхохотался, и эхо разнесло отголоски по всему подземелью.
– Ты никогда не будешь жить, как все. Ты не сможешь стать другим. Ты такой, как есть. Это твоя природа.
И добавил два слова, от которых Маркус содрогнулся:
– Ты вернешься.
Эпилог
Укротитель монстров
– Ты почти готов, – однажды мартовским утром объявил Клементе. – Остался один, последний урок.
– Не знаю, так ли это, – отвечал Маркус, все еще полный сомнений. – Мигрень все еще мучает меня, и кошмар повторяется.
Тогда Клементе порылся в карманах. Вынул металлический образок из тех, какие можно купить за гроши на лотках у площади Святого Петра, и предъявил Маркусу, словно реликвию невероятной ценности.
– Это святой Михаил Архангел, – объяснил он, указывая на ангела с огненным мечом. – Он изгнал Люцифера из рая, низверг его в ад. – Клементе вложил образок Маркусу в руку. – Он – покровитель пенитенциариев. Надень образок на шею и носи всегда, это поможет.
Маркус принял дар, в надежде, что действительно получит защиту.
– И когда же состоится мой последний урок?
Клементе улыбнулся:
– Когда придет время.
Маркус не понял смысла этих слов. Но был уверен, что наступит день, когда все станет ясно.
В конце февраля в Лагосе термометр показывал сорок градусов при влажности восемьдесят пять процентов.
Второй по величине город в Африке после Каира насчитывал более двадцати одного миллиона жителей, и это число увеличивалось тысячи на две в день. Такой феномен можно было наблюдать невооруженным глазом: во время своего пребывания здесь Маркус отмечал, как прирастает бидонвиль, вид на который открывался из его окна.
Он выбрал жилище на окраине, над мастерской по ремонту грузовиков. Комната была небольшая, и хотя Маркус привык к сутолоке нигерийской столицы, жара мешала ему спать по ночам. Вещи его были сложены в стенном шкафу, у него был холодильник семидесятых годов и крохотный кухонный угол, где он готовил еду. Вентилятор на полу ритмично жужжал, будто огромный шершень.
Несмотря на неудобства, он себя чувствовал свободным.
Маркус жил в Нигерии около восьми месяцев, но в последние два года все время переезжал из страны в страну. Парагвай, Боливия, Пакистан, потом Камбоджа. Охотясь за аномалиями, он разрушил сеть педофилов, в Гуджранвале остановил гражданина Швеции, который выбирал самые бедные страны, чтобы дать там волю своей потребности убивать, при этом не опасаясь ареста; в Пномпене обнаружил больницу, где у неимущих крестьян за несколько сотен долларов покупали органы для перепродажи в страны Запада. Сейчас он выслеживал банду, которая занималась торговлей людьми: почти сто женщин, мужчин и детей пропали за последние несколько лет.
Он начал взаимодействовать с людьми, общаться с ними. К этому он стремился долгое время. Не мог забыть, как страдал в Риме, чувствуя себя отторгнутым от человеческого рода. Но и сейчас его склонность к одиночеству порой брала верх. И прежде чем могли завязаться прочные отношения, он собирал рюкзак и отправлялся в путь.
Боялся слишком увлечься. Ведь единственные отношения, построенные на личных чувствах, какие удалось ему установить после потери памяти, оставили горький осадок. Он еще вспоминал Сандру, но все реже и реже. Иногда задавался вопросом, где она, счастлива ли. Но не осмеливался воображать кого-то рядом с ней: близкого человека, с которым можно обменяться мыслями. Это причинило бы ненужную боль.
