– По-моему, вы следующая, моя дорогая, – обратился ведущий к «поющей субретке».
– Ох, я бы хотела, чтобы кто-то продолжил вместо меня, – запротестовала та с милым смущением или отлично изображая его. – Я так стесняюсь!
– Это состояние предшествует успеху субретки! – перебил ее трагик. Девушка улыбнулась ему с беспомощной жеманностью и спросила:
– А нельзя ли дать шанс моей дублерше?
– Только не мне! – быстро отозвалась та. – Я не против подменить тебя в роли, если произойдет несчастный случай. Но когда тебе было нужно, ты прекрасно играла свои роли сама, и теперь, если нетвердо знаешь роль, сама же и провалишься!
– Совершенно справедливо! – сказал суфлер, который, как правило, недолюбливал дублерш. Администратор кивнул в знак одобрения, поэтому «поющая субретка», оглядев труппу умоляющим взглядом, принялась рассказывать.
Фальшивый официант
– Начиная свою картеру, я честолюбиво желала сиять на сцене в качестве лирической героини – нет, сэр, не на Шафтсбери-авеню
[29]! – Это было ответом на то, что трагик снова вынул трубку изо рта, готовясь к новому едко-саркастичному замечанию. – Я собиралась выступать в Гранд-Опера, не меньше. В то время я была не слишком высокого мнения о комедии, считая ее вульгарной! – Тут трагик что-то одобрительно проворчал. Не оборачиваясь, рассказчица продолжала: – Да-да, столь же вульгарной, сколь и смехотворной! Нечего смеяться, мальчики и девочки, это было, когда я была молода – очень молода, теперь-то я другого мнения и о том, и о другом.
Итак, в Парижской консерватории мне сказали, что я могла бы иметь успех, если бы что-нибудь произошло с моим горлом – например, мой голос стал бы неправдоподобно высоким. Увы, ничего подобного не случилось, и мне пришлось искать другой путь к успеху. В то время я не знала, что во мне скрыты такие таланты в жанре комедии, которые с тех пор вознесли меня на нынешние высоты карьеры. Однако все это не имеет значения, я лишь хочу объяснить, как я стала близкой подругой великой певицы Хильды, моей сокурсницы. Она взлетела, если хотите, подобно ракете, и планка никогда не опускалась, пока не упала в ее могилу! В дни своего успеха Хильда никогда не забывала обо мне и, когда узнавала, что я нахожусь в том же городе, что и она, или недалеко от него, всегда приглашала меня приехать и пожить с ней. Иногда это было для меня приятным разнообразием, потому что я переживала то взлеты, то падения. Она была добрым созданием и умела принимать те почести, которые так и сыпались на нее, с истинным величием. Впрочем, время от времени они, должно быть, тяготили Хильду, потому что, когда я к ней приезжала, она любила делать вид, будто я – выдающаяся звезда, и сажала меня напротив себя за обедом или за ужином после спектакля, когда мы оставались вдвоем, и увешивала меня великолепными драгоценностями, подаренными ей королями и королевами. Сначала мне это нравилось, но через несколько лет, когда тщета этого мира обожгла меня, я начала чувствовать в глубине души горькую насмешку. Конечно, я ни за что на свете не дала бы подруге понять свои чувства, потому что это глубоко ранило бы ее; так что ничего не менялось, и старая детская игра продолжалась до самого конца.
Именно когда я была вместе с Хильдой в Чикаго, со мной и произошло странное приключение. Может, кто-то из вас о нем слышал?
С этими словами рассказчица обвела присутствующих вопросительным взглядом. Недолгое молчание прервал голос трагика:
– Они о нем забыли, моя дорогая, – те, кто еще держится на ногах!
– Кости, когда наносите ответный удар, пусть даже женщине, не следует бить ниже пояса! – произнес один из молодых людей, тот, что учился в Оксфорде. Трагик злобно взглянул на него: возмутительное самомнение юноши, который казался сердитым, и, по-видимому, говорил серьезно, было беспрецедентным. Подумать только, молодой человек делает выговор трагику! Тем не менее Кости чувствовал, что не прав, и молча ждал продолжения. «Поющая субретка» дерзко оглядела слушателей, но губы ее слегка дрожали, а непролитые слезы туманили глаза – удар был чувствительным. Вздохнув, она продолжала:
– Нельзя отрицать, это случилось давно, но я помню все так ясно, будто это было вчера! Я осталась одна в номере-люкс у Хильды. Он находился в «Аннексе», там все апартаменты выходят в коридор и запираются на обычный американский замок. Хильда пела в «Фиделио»
[30] и забрала служанок с собой. Я осталась дома, потому что мне «было не по себе», как выражаются американцы, и я не принимала участия в «Роковом наследстве» – спектакле, который наша труппа давала в тот вечер в «Маквикерсе». Я лежала в удобном кресле и дремала, когда услышала, как в замке повернулся ключ. Я не оглянулась, так как каждый номер обслуживал отдельный официант, и подумала, что он пришел, чтобы узнать, не хочу ли я выпить кофе, как делал обычно примерно в это же время, когда мы бывали дома. Однако официант не заговорил со мной, как делал всегда, поэтому я сонно позвала: «Фриц!»
Ответа не было.
«Думаю, Фриц, – сказала я, – сегодня я бы выпила вместо кофе чашечку чаю».
Он по-прежнему не отвечал, поэтому я оглянулась и увидела, что это действительно официант, но мне он не знаком.
«О, – сказала я, – я думала, это Фриц. Где он?»
«Он ушел, мадам! – с безукоризненной вежливостью ответил мужчина. – Сегодня вечером у него выходной, но я его заменяю».
«Тогда, – сказала я, – будьте любезны принести мне чаю, и поскорее. У меня болит голова, и чай мне может помочь».
Сказав это, я снова откинулась в своем кресле.
Прошло несколько секунд, однако я не слышала, чтобы официант выходил, поэтому оглянулась и сказала: «Прошу вас, поторопитесь», – его медлительность меня раздражала. Он вновь не пошевелился, а все стоял там и в упор смотрел на меня. Я немного испугалась, потому что мне показалось, что у этого мужчины дикий взгляд, как у человека, загнанного в угол или отчаявшегося. В комнате Хильды послышался шорох – это делали свою работу горничные. Я быстро встала и пошла к двери, намереваясь выйти к ним и попросить прислать кого-нибудь вместо этого нового официанта, который к тому моменту начал казаться мне безумным. Однако едва я взялась за ручку двери, как тонкий, пронзительный, тихий голос за моей спиной яростно произнес: «Стойте!»
Я обернулась и посмотрела прямо в дуло револьвера, направленного мне в голову. На секунду меня буквально парализовало, и я не могла закричать, а затем поняла, что единственный способ справиться с сумасшедшим – это оставаться спокойной и хладнокровной. Позвольте мне вам сказать, тем не менее, что быть спокойной и хладнокровной при определенных обстоятельствах совсем нелегко. Тогда я бы отдала свое годовое жалованье, чтобы иметь возможность быть взволнованной и возбужденной.
