Спустя несколько месяцев прошел слух, будто у Брентс Рока наконец-то будет наследник. Джеффри очень нежно относился к жене, а новые узы, казалось, смягчили его. Он стал больше интересоваться арендаторами и их нуждами, чем когда-либо прежде; не было недостатка в работе на ниве благотворительности и с его стороны, и со стороны его милой молодой жены. Казалось, Брент возложил все свои надежды на ожидаемого ребенка, и по мере того как он смотрел в будущее, тень, омрачавшая его лицо, постепенно исчезала.
Все это время Уикэм Деландр вынашивал темные планы. В глубине его души крепло намерение отомстить, а планы лишь ожидали подходящего случая, чтобы обрести конкретную форму. Его смутные идеи каким-то образом сосредоточились на жене Брента, так как Деландр понимал, что больнее всего был бы удар, нанесенный по тем, кого любит Брент, а приближающийся срок родов сулил ему удобный случай, о котором он мечтал.
Однажды ночью Уикэм сидел один в гостиной своего дома. Когда-то это была по-своему красивая комната, но время и отсутствие заботы сделали свое дело, и теперь она превратилась почти в руины, лишенная всякого достоинства и живописности. Деландр уже некоторое время сильно пил и почти впал в ступор. Ему показалось, что он услышал шум, словно кто-то стоял у двери, и он поднял взгляд. Потом в ярости крикнул: «Войдите!», но не получил ответа и, тихо выругавшись, продолжил свои возлияния. Вскоре Деландр забыл обо всем, что его окружало, и погрузился в дрему, но внезапно проснулся и увидел, что перед ним стоит некто или нечто, напоминающее потрепанную, призрачную копию его сестры. На несколько секунд Уикэма охватил страх. Стоящая перед ним женщина с искаженным лицом и горящими глазами была слабо похожа на человека, и единственное, что выглядело настоящим и характерным для сестры, какой она была прежде, – пышные золотистые волосы, но даже в них теперь появились седые пряди. Она долгим, холодным взглядом смотрела на брата, и он тоже, постепенно осознавая реальность ее присутствия, почувствовал, как ненависть к ней, которую он прежде испытывал, снова хлынула в его сердце. Все мрачные страсти минувшего года, казалось, моментально обрели голос, когда Уикэм спросил ее:
– Почему ты здесь? Ты умерла, и тебя похоронили.
– Я здесь, Уикэм Деландр, не из-за любви к тебе, а потому, что ненавижу другого еще больше, чем тебя, – глаза Маргарет горели темной страстью.
– Его? – спросил ее брат таким яростным шепотом, что даже эта женщина на мгновение отпрянула, но тут же овладела собой.
– Да, его! – ответила она. – Но не заблуждайся – это не твоя, а моя месть. Тебя же я просто использую в своих целях.
– Он женился на тебе? – внезапно спросил Уикэм.
Изуродованное лицо женщины расплылось в кошмарной попытке улыбнуться. Это была уродливая гримаса, а не улыбка, так как искаженные черты лица и старые шрамы обрели странную форму и цвет, а на тех местах, где напряженные мышцы касались старых рубцов, появлялись причудливые белые линии.
– Так ты хочешь знать? Твоей гордости польстило бы, если бы ты узнал, что твоя сестра действительно была замужем! Ну, так ты этого не узнаешь. Это моя месть тебе, и я не собираюсь ни на волосок отступать от нее. Я пришла сюда сегодня ночью только затем, чтобы сообщить, что я жива, и если там, куда я пойду, я пострадаю от насилия, у меня будет свидетель.
– Куда же ты пойдешь? – спросил брат.
– Это уж мое дело, и у меня нет намерения сообщать тебе об этом!
Уикэм встал, но тут же зашатался и упал – спиртное подкосило его. Лежа на полу, он объявил, что собирается пойти за сестрой, и, внезапно проявив черный юмор, добавил, что готов следовать за ней сквозь тьму, освещаемую сиянием ее волос и красоты. Тут Маргарет набросилась на него и сказала, что есть и другие люди, кроме него, которые пожалеют о ее волосах и о красоте тоже.
– И он тоже пожалеет, – прошипела она, – потому что волосы останутся и тогда, когда исчезнет красота. Когда он вытащил из колеса чеку и отправил нас в пропасть и дальше, в реку, он не думал о моей красоте. Возможно, его красота тоже пострадала бы, когда б его волокло, как меня, по камням Фиспа
[71] и он бы замерзал во льду на реке. Пускай он поостережется! Его час близится! – и, яростным толчком распахнув дверь, она вышла в ночь.
* * *
Позже в ту ночь миссис Брент, уже почти уснув, внезапно пробудилась и сказала мужу:
– Джеффри, это не замо`к щелкнул где-то под нашим окном?
Но Джеффри – хотя ей показалось, что и он тоже вздрогнул от этого звука, – по-видимому, крепко спал, тяжело дыша. Миссис Брент опять задремала и в следующий раз проснулась от того, что ее муж встал и уже частично оделся. Брент был смертельно бледен, а когда свет лампы в руке упал на его лицо, жену напугал его взгляд.
– Что случилось, Джеффри? Что ты делаешь? – спросила она.
– Тихо, малышка, – ответил он странным, хриплым голосом. – Ложись спать. Мне не спится, и я хочу закончить кое-какую недоделанную работу.
– Принеси ее сюда, муж мой, – предложила она. – Мне одиноко и страшно, когда тебя нет рядом.
Вместо ответа он лишь поцеловал ее и вышел, закрыв за собой дверь. Миссис Брент некоторое время лежала без сна, но затем природа взяла свое, и она уснула.
Вдруг она полностью пробудилась. В ее ушах звучал сдавленный крик, раздавшийся рядом. Вскочив, женщина подбежала к двери, прислушалась, но ничего не услышала. Тогда, забеспокоившись о муже, она позвала:
– Джеффри! Джеффри!
Через несколько секунд дверь в большой зал открылась, и в проеме появился Джеффри, но без лампы.
– Тихо! – произнес он почти шепотом, и голос его звучал резко и сурово. – Тихо! Ложись в кровать! Я работаю, меня нельзя беспокоить. Ложись спать и не буди весь дом.
С похолодевшим сердцем – резкость в голосе мужа была для нее незнакома – женщина на цыпочках вернулась в кровать и стала прислушиваться к каждому звуку. Последовало долгое молчание, а потом – стук железного предмета, наносящего глухие удары! Потом раздался звук падения тяжелого камня, за которым последовало сдавленное проклятие, звук, будто что-то тащат по полу, и снова стук камня о камень. Все это время миссис Брент лежала с отчаянно бьющимся сердцем, мучаясь от страха. Наконец она услышала странный скребущий звук, после которого наступила тишина. Вскоре дверь приоткрылась, и появился Джеффри. Женщина сделала вид, будто спит, но сквозь ресницы увидела, как он смывает с рук что-то белое, похожее на известку.
Утром муж не упоминал о прошлой ночи, а она боялась задавать вопросы.
С того дня на Джеффри Брента легла какая-то тень. Он не ел и не спал, как раньше, и у него опять появилась привычка внезапно оглядываться, словно кто-то заговорил с ним из-за спины. Старый зал, казалось, его чем-то притягивал. Он заходил туда по многу раз за день, но выходил из себя, если кто-нибудь, даже жена, туда заглядывал.
