– Клэй, я…
– Подумай о том, что стоит на карте. Если тебя переизберут, ты принесешь людям больше пользы. А это так, ошибка, оплошность. Все общественные деятели их совершают. Ты удачливее многих: про твой промах обществу неизвестно.
Звонит мамин сотовый.
– Это Малколм из штаба, – объявляет она. – Нужно ответить.
– Держись! И прислушивайся к себе, милая. Первая мысль у тебя о долге. Даже в момент неприятностей. Ты правда хочешь лишить людей такой самоотверженности? Подумай. Верное ли это решение?
Мамины каблучки цокают к кабинету, и я начинаю подниматься по лестнице обратно.
– Саманта! – тихо зовет Клэй. – Я знаю, что ты там.
Я замираю. Клэй не может это знать: ступеньки обиты ковром, а я босая.
– Ты отражаешься в зеркале передней, – добавляет Клэй.
– Я… захотела пить… – бормочу я.
– И все слышала, – подсказывает Клэй.
– Нет… – Я осекаюсь.
Клэй огибает поворот лестницы и прислоняется к стене, скрестив руки на груди.
Поза вроде обычная, но в Клэе чувствуется какое-то необычное спокойствие.
– Я приехал сюда не случайно, – тихо говорит Клэй. Кухонные лампы освещают его со спины, и лица его я не вижу. – Я много слышал о твоей маме. Она… она просто супер, Саманта. Партия ею интересуется. У нее есть абсолютно все – внешность, стиль, мозги. Она может подняться на самый верх… Не в штате, в стране. Может без труда.
– Но ведь… она сбила его, да? – Я впервые говорю об этом вслух.
Клэй поворачивается ко мне, и теперь мне видно его лучше. Надеюсь заметить на лице у него удивление или смущение, но ничего подобного, я вижу сосредоточенный взгляд, сейчас чуть мрачнее, чем обычно.
– Это несчастный случай, – заверяет он.
– Какая разница? – Я в ужасе. – Мистер Гарретт-то пострадал. Сильно пострадал. У них нет медицинской страховки и денег, а еще…
– Как печально! – перебивает Клэй. – Очень! Хорошие люди страдают. Жизнь несправедлива. Но есть те, кому по силам изменить ситуацию. Есть особенные люди. Твоя мама в их числе. Понимаю, Гарретты тебе очень дороги, но постарайся увидеть главное.
Перед моим мысленным взором предстает мистер Гарретт. Вот он терпеливо тренирует Джейса, вот он на кухне, подходит к миссис Гарретт и целует ее в плечо. Вот он привечает меня, вот старается помочь Тиму, вот берет на руки сонного Джорджа, вот его умное лицо мелькает в отблесках фейерверка, вот он щелкает ручкой и трет глаза, изучая счета в магазине…
– Они и есть главное.
– Наверное, в семнадцать гормоны бурлят. – Клэй тихо смеется. – Понимаю, сейчас это тебе важнее всего.
– Дело в другом, – возражаю я. – Мама совершила чудовищный поступок. И ты, и я это понимаем. Из-за этого поступка серьезно пострадал человек, к тому же…
Клэй садится на ступеньку и прижимает голову к стене. Он само терпение, похоже, что мои слова его чуть ли не забавляют.
– Разве не о маме ты должна думать в первую очередь? Ты же видишь, сколько сил она отдает работе. Видишь, как важна эта работа для нее. Если лишишь маму этой работы, сможешь потом спокойно спать? – Клэй понижает голос. – Ты, я и твоя мама… в целом мире лишь мы втроем знаем о случившемся. Начнешь болтать, расскажешь той семье – о ЧП узнают все. Новость просочится в газеты, возможно, даже в центральные. Ты уже не будешь привилегированной девушкой из идеального мира, настоящей принцессой. Ты станешь дочерью преступницы. Представляешь, каково это?
Желчь обжигает мне горло.
– Я не принцесса! – заявляю я.
– Еще какая принцесса! – невозмутимо парирует Клэй и машет рукой, показывая на большую гостиную, элегантную мебель, дорогие аксессуары. Тебя с младенчества растили принцессой, поэтому такая жизнь для тебя норма. Но все, что у тебя есть, вся твоя жизнь заработаны твоей мамой. Деньгами ее семьи, ее упорным трудом. Как насчет благодарности?
– Почему бы ей не объясниться? Ну, выступить и…
– Отъезд с места происшествия, в котором ты виноват, не объяснишь, Саманта. Особенно должностному лицу. Может, ты не в курсе, но такое не удалось даже Тедди Кеннеди. Жизнь твоей матери пойдет под откос. Твоя – тоже. Чтобы ты лучше поняла, добавлю, что под откос пойдет и твой роман. Сомневаюсь, что твой парень захочет встречаться с дочерью женщины, покалечившей его отца.
Клэй говорит так гладко, и я представляю себе попытку объяснения с Джейсом, вспоминаю его лицо в приемном покое, его потерянный вид. Он возненавидит меня. «Что за человек на такое способен?» – спросит он. Как тут ответить: «Моя родная мать»?
Спокойное лицо Клэя дрожит у меня перед глазами из-за слез, которые заволокли мне глаза.
Клэй достает полотняный носовой платок и протягивает мне.
– Саманта, это не конец света, – участливо говорит он. – Это лишь один парень и одно лето. Знаешь, что я усвоил в свое время? Семья – это все.
* * *
«Оставление места происшествия в штате Коннектикут считается одним из самых тяжких преступлений и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет и штраф в размере ста тысяч долларов». Я апатично смотрю на ссылку, которую нашла в Сети, – черные слова буквально бьют по глазам.
Что случится, если маму посадят на десять лет? Трейси будет в колледже, там она и останется. А куда денусь я? На отца вряд ли стоит рассчитывать. Раз он бросил меня малышкой, то встрече с дочерью-подростком вряд ли обрадуется.
Но мистер Гарретт… Сегодня ночью у него дежурит Джейс. Он звонил мне сказать: «Папа проснулся, это здорово. Он нас узнал. Но теперь у него церебральный венозный тромбоз, кажется, так это называется. Лекарств папе не дают, потому что тромб в голове. Врачи боятся кровоизлияния. Слушаю этот медицинский жаргон и не понимаю, почему не говорить простым языком? Может, потому что диагноз страшный».
Не могу признаться ему. Не могу! Что же я могу сделать? «Не бросать их в трудный час» звучит расплывчато и бессмысленно. Это вроде надписи на футболке или наклейки на бампере, заявление, которое не обязательно подкреплять делом.
Я могу сидеть с детьми Гарреттов. Все время. Бесплатно. Могу…
Что? Оплатить больничные счета? Из ящика стола я достаю сберкнижку и смотрю, сколько заработала за последние три лета. Четыре тысячи пятьсот тридцать два доллара двадцать семь центов. На пластыри и аспирин хватит, и то если придумаю, как тайком вручить деньги Гарреттам.
Следующие несколько часов я придумываю разные способы. Можно положить деньги в конверт и бросить в почтовый ящик, мол, от «от доброжелателя». Можно подсунуть деньги в кассу в магазине. Можно подделать документы, мол, Гарреты выиграли в лотерее или получили наследство от старого, больного, неизвестного родственника…
До утра новых блестящих идей не появляется, поэтому я делаю самое малое, единственное, что приходит в голову, – бегу через двор, мимо забора, стуча шлепками по подъездной аллее, и открываю дверь ключом, который Гарретты держат под детским бассейном. Зазубренный, острый, он утонул в чересчур длинной траве.
