— Чтобы продемонстрировать вам, как хорошо он выучился писать в пятом классе, — объявляет О’Ди, — Фрэнк Маккорт к следующему разу напишет сочинение про Господа нашего, да, Маккорт? В котором расскажет, что было бы, если бы Господь родился в Лимерике — самом святом городе Ирландии, где даже имеется Архибратство Святого Семейства. Мы знаем, что если бы Господь наш вырос в Лимерике, его бы никогда не распяли, поскольку люди в Лимерике всегда были добрыми католиками и никого не распинали. Итак, Маккорт, ступай домой и к завтрашнему дню напиши сочинение.
Папа говорит, у мистера О’Ди, конечно, богатое воображение, но Господь и так уже настрадался на кресте, зачем ему еще Лимерик, где все время сыро от реки Шаннон? Он надевает кепку и идет прогуляться, а мне приходится в одиночку думать над сочинением про Господа.
На следующий день мистер О’Ди вызывает меня к доске.
— Итак, Маккорт, выйди перед классом и прочитай свое сочинение.
— Мое сочинение называется…
— Озаглавлено, Маккорт, озаглавлено.
— Мое сочинение озаглавлено «Иисус и погода».
— Как-как?
— «Иисус и погода».
— Ну, читай.
— Вот мое сочинение. Вряд ли Иисусу, Господу Богу нашему, понравилась бы погода в Лимерике, потому что тут все время идет дождь, а из-за реки Шаннон во всем городе сыро. Мой папа говорит, что Шаннон — река-убийца, потому что она убила двоих моих братиков. На картинах Иисус странствует по древнему Израилю в одной простыне. Дождя там никогда не бывает, никто не кашляет, не подхватывает чахотку или что-нибудь в этом духе, и не работает — только стоят кругом, вкушают манну небесную, потрясают кулаками и ходят на распятия.
Когда Иисусу хотелось есть, он просто подходил к смоковнице или к апельсиновому дереву и наедался досыта. Если ему хотелось пинту, он водил рукой над кружкой и превращал воду в пинту. Или шел в гости к Марии Магдалине и ее сестре, Марте, и они без вопросов кормили его, омывали ему ноги и вытирали их волосами Марии Магдалины, а Марта в это время мыла посуду, хотя это и несправедливо, я считаю. Почему это ей приходилось мыть посуду, а сестра ее сидела и беседовала с Господом? Хорошо, что Иисус предпочел родиться иудеем в теплой стране, потому что если б он родился в Лимерике, то заразился бы чахоткой и через месяц бы умер, и не было бы ни Католической Церкви, ни Причастия, ни Конфирмации, и нам не пришлось бы зубрить катехизис и писать сочинения о Боге. Конец.
Мистер О’Ди молчит и как-то странно на меня смотрит, и я волнуюсь — такое его молчание обычно означает, что кому-то сейчас будет плохо.
— Кто написал это сочинение, Маккорт? — наконец спрашивает он.
— Я, сэр.
— Может, все-таки твой отец?
— Нет, сэр.
— Ступай за мной, Маккорт.
Мы выходим из класса и идем по коридору в кабинет директора. Мистер О’Ди показывает ему мое сочинение, и директор тоже странно на меня смотрит.
— Сам написал?
— Да, сэр.
И меня тут же переводят в шестой класс к мистеру О’Холлорану, где учатся все мои приятели: Пэдди Клоэсси, Финтан Слэттери, Вопрошайка Куигли. После уроков я иду поблагодарить Святого Франциска Ассизского, даже несмотря на слабость в ногах и на то, что мне приходится то и дело отдыхать на ступеньках и держаться за стену. И еще я так и не понял: хорошее у меня было сочинение или плохое.
Мистер Томас Л. О’Холлоран преподает в одном кабинете сразу трем классам: шестому, седьмому и восьмому. Голова у него как у президента Рузвельта, а из верхнего кармана жилета до нижнего тянется золотая цепочка от часов. Мы зовем его Хоппи
[86], потому что у него одна нога короче другой, и при ходьбе он подпрыгивает. О’Холлоран знает, как мы его называем, и сам говорит:
— Да, я Хоппи, и вы у меня попрыгаете.
С собой у него всегда длинная указка, и если слушать невнимательно или задать глупый вопрос, то получишь ею три удара по каждой ладони или по ногам сзади. Он заставляет нас зазубривать все-превсе, и из-за этого слывет самым строгим учителем в школе. Хоппи любит Америку, и поэтому мы учим названия всех американских штатов в алфавитном порядке. Еще он рисует таблицы по грамматике ирландского, истории Ирландии и по алгебре, ставит их на подставку в классе, и мы хором склоняем, спрягаем, проговариваем фамилии знаменитых людей и названия известных сражений, зубрим арифметические пропорции, коэффициенты, уравнения. Он говорит нам, что важно и почему. До этого ни один учитель нам так не объяснял, а если мы что-то спрашивали, то получали тумака. Хоппи не называет нас идиотами, а если задашь ему вопрос, не впадает в ярость. Он единственный из учителей, кто посреди рассказа может остановиться и спросить:
— Все понятно? Вопросы есть?
Все ужасно удивляются, когда он говорит, что битва при Кинсейле в тысяча шестьсот первом году стала печальнейшим событием в ирландской истории — то была кровопролитная схватка, обе стороны которой проявляли жестокость и чинили зверства.
Зверства? Обе стороны? И ирландцы тоже? Да как такое возможно? Учителя всегда говорили нам, что ирландцы сражались благородно и честно. О’Холлоран декламирует стихотворение и заставляет нас учить его наизусть.
Смело в бой они бросались, но победы не видали,
Хоть в лицо врагу смотрели, стали не страшась суровой.
Благородство и отвага в битве им не помогали.
Их как будто злые чары прямо в сердце поражали
[87].
Ирландцы же проиграли битву из-за предателей и доносчиков. Какие еще зверства?
— Сэр, ирландцы тоже чинили зверства при Кинсейле?
— Да, и это правда. Существуют письменные свидетельства того, что они убивали пленников, то есть вели себя не лучше, но и не хуже англичан.
Не может быть, чтобы мистер О’Холлоран врал, он же директор. Все эти годы нам твердили, что ирландцы всегда сражались благородно и произносили храбрые речи перед казнью. А теперь Хоппи заявляет, что ирландцы тоже плохие дела совершали. Может, еще скажет, что англичане правы были? Вместо этого он говорит:
— Вы должны учиться и познавать новое, чтобы составить собственное мнение об истории и обо всем остальном, но ничего не получится, коли в голове пусто. Наполняйте же свой разум, наполняйте знаниями. Он — ваша сокровищница, и никто в мире у вас этого не отнимет. Вот если бы случилось вам выиграть на скачках и купить дом, вы б стали его старьем обставлять? Так вот, разум ваш — как тот дом — забьете его мусором из фильмов, получите гниль в голове. Можно быть босым и бедным, но в сознании своем жить во дворце.
