А если бы американцы воевать не стали, папа бы не поехал. Он говорит, что мне придется остаться за старшего в семье, и нанимается на завод в городе Ковентри, который, говорят, чаще всего подвергается бомбежкам. Вербовщик говорит, что там полно работы для тех, кто ее не боится. Можно даже сверхурочно работать, пока не свалишься от усталости, а если будешь откладывать деньги, приятель, то к концу войны вообще сделаешься богатым, как Рокфеллер.
Рано утром мы провожаем папу на вокзал. Кэтлин О’Коннел — хозяйка продуктовой лавки — знает, что папа уезжает в Англию и деньги так и потекут к нам ручьем, так что с радостью дает маме взять в долг чай, молоко, сахар, хлеб, масло и яйцо.
Одно на всех.
— Отцу оставьте, — велит мама. — Ему поесть нужно, как следует, дорога длинная.
Папа очищает сваренное вкрутую яйцо, режет его на пять частей и дает нам по малюсенькому ломтику на бутерброд.
— Не дури, — ворчит мама.
— Да зачем одному человеку целое яйцо? — говорит папа.
У мамы слезы на ресницах. Она садится ближе к огню. Мы едим хлеб с яйцом, а мама все плачет.
— Ну, чего уставились? — бросает она, отворачивается и смотрит на золу в камине.
Ее доля хлеба с яйцом так и лежит на столе. Интересно, будет ли она их есть? Они выглядят так аппетитно, а я совсем не наелся, но папа забирает хлеб с яйцом и относит маме к огню вместе с чаем. Мама качает головой, но он сует ей хлеб и чай, и она съедает хлеб и пьет чай, шмыгая носом и всхлипывая. Папа сидит напротив нее, молчит, потом смотрит на часы.
— Ну все, пора. — Он надевает кепку и берет саквояж.
Мама заворачивает Альфи в старое одеяло, и мы выходим на улицу.
С нами рядом идут и другие семьи. Уезжающие отцы шествуют немного впереди, матери несут детей на руках или толкают перед собой коляски.
— Боже, миссус, — говорит одна из мам с коляской женщине без коляски. — Неужели вы не устали тащить ребенка на себе? Положили бы его в колясочку и дали бы отдых рукам.
В коляску может быть напихано четыре-пять малышей. Они едут и ревут, потому что коляски старые и с кривыми колесами, малышей трясет и укачивает, и они выдают обратно съеденные конфеты.
Мужчины перекрикиваются.
— Здорово, Мик.
— Хорошая погодка на дорожку, Джо.
— Ага, Мик.
— Что, может, пойдем по кружечке пропустим до поезда, а, Джо?
— Отчего бы и нет, Мик, хуже не станет.
Они смеются, а у жен, которые идут позади, глаза заплаканные и носы распухшие от слез.
Привокзальные пабы полны мужчин, пропивающих деньги, которые вербовщики выдали им на то, чтобы купить еду в дорогу. Мужчины выпивают последнюю пинту, последнюю каплю виски на ирландской земле.
— Может и вообще последнюю, да, Мик? — говорит Джо. — Ох и бомбят фрицы Англию, и давно пора после всего того, что англичане с нами сделали, а прискорбнее всего то, что мы теперь едем спасать задницу своего заклятого врага.
Женщины стоят около паба и разговаривают. Мама рассказывает миссис Михан, что первый же денежный перевод потратит на хороший завтрак, чтоб каждый из нас съел по яйцу утром в воскресенье.
— Слышал? — киваю я Мэйлахи. — Каждому по яйцу!
Боже мой, я уже представляю, как буду его есть. Сначала тихонько постучу по верхушке, надломлю скорлупу, аккуратно сниму ее ложечкой, добавлю капельку масла, посолю желток немножко, медленно окуну ложечку в желток, съем, еще капельку масла, еще соли — и снова в рот. Если и есть райская пища, то это точно яйцо с маслом и солью, а после яйца всего вкуснее на свете — ломоть горячего хлеба и кружка сладкого золотистого чая.
Некоторые мужчины уже так напились, что идти не могут, и вербовщики платят тем, кто потрезвее, чтоб те вытащили пьяных из пабов, побросали на телегу, отвезли на вокзал и погрузили в поезд. Вербовщикам отчаянно хочется вытащить всех из пабов.
— Ну же, вставайте. Поезд уйдет, и прощай хорошая работа. Вставайте, ребята, в Англии тоже «Гиннесс» есть и «Джеймсон». Ну, давайте, поднимайтесь, вы же пропиваете деньги на еду, других никто не даст.
— Идите вы в задницу, — говорят мужчины вербовщикам. — Радуйтесь, что вообще живы, а не болтаетесь на фонарных столбах после того, что с Ирландией творили. — И тут же принимаются горланить:
Рано утром в понедельник
Во дворе тюрьмы Маунтджой
Кевин Барри распрощался
С жизнью со своей младой.
Поезд дает гудок, вербовщики умоляют женщин вытащить мужей из пабов. Мужья бредут, спотыкаясь, горланят песни, рыдают, обнимают жен и детей и обещают прислать столько денег, что Лимерик станет вторым Нью-Йорком. Потом поднимаются по ступенькам на перрон, а женщины кричат им вслед.
— Кевин, любимый, береги себя и не надевай мокрых рубашек!
— Носки просушивай, Майкл, а то бородавки тебя доконают!
— Пэдди, смотри, полегче там с выпивкой, слышишь, Пэдди?!
— Папа, папа, не уезжай! Папа!
— Томми, денег прислать не забудь! Дети кожа да кости!
— Питер, лекарство от кашля принимай! Боже помоги нам!
— Ларри, не лезь под чертовы бомбы!
— Кристи, с англичанками не болтай! Они заразные все!
— Джеки, вернись! Как-нибудь справимся! Не уезжай, Джеки-и-и, Джеки-и-и, Боже мой, не уезжай!
Папа гладит нас по головам, просит не забывать молиться, но главное — слушаться маму. Он подходит к ней. У нее на руках малыш Альфи.
— Береги себя, — говорит она ему.
Папа роняет саквояж на землю и обнимает маму. Они стоят так с минутку, потом малыш между ними взвизгивает. Папа кивает, берет саквояж, поднимается на перрон, оборачивается, машет нам и все — папы нет.
Дома мама говорит:
— Мне все равно. Это расточительство, конечно, но я все равно разожгу огонь и сделаю еще чаю — не каждый же день отец уезжает в Англию.
Мы сидим у огня, пьем чай и плачем, потому что папа уехал.
— Ну-ну, не плачьте, — успокаивает нас мама. — Папа же в Англию уехал, теперь вам лучше заживется.
Обязательно.
* * *
Мама и Брайди Хэннон сидят у огня в «Италии», пьют чай и курят, а я сижу на стуле и слушаю, о чем они говорят. Папа наш теперь в Англии, так что можно брать все, что пожелаешь в лавке Кэтлин О’Коннелл, а расплатиться потом, когда папа пришлет деньги через две недели. Мама говорит Брайди, что ждет не дождется, когда можно будет наконец перебраться из этого чертового переулка в дом с приличным туалетом, куда не шастает еще полгорода. Она купит всем нам дождевики и ботинки, так что из школы домой мы будем приходить сухие, и голодать больше не придется. По воскресеньям на завтрак станем есть яичницу с ветчиной, а на ужин — окорок с капустой и картошкой. А еще электричество в доме будет, почему бы нет? Фрэнк и Мэйлахи вообще родились в Америке, где у всех оно есть.
