– И вы не можете их контролировать? – спросил я.
– Пытались, но внук Уолтера адвокат, и он поднял жуткий шум. Даже угрожал нам судом. Как-то раз Донни Рей перевернул коляску, но старикан не получил никаких серьезных повреждений, ну разве что небольшое сотрясение мозга. Родным мы, разумеется, ничего не сказали. А если с головой что-то и произошло, они все равно не заметят.
Знакомство с новым местом работы закончилось ровно в пять вечера – в это время сестра Нэнси уходила домой. А моя смена начиналась уже через четыре часа, и идти мне было просто некуда. О том, чтобы заехать в Клэнтон на квартиру, не могло быть и речи – мисс Руби уже взяла в привычку встречать меня. Если бы я появился, она прямо с порога предложила бы «хлопнуть по стаканчику “Джимми”». Время и место значения для нее не имели, выпить она была готова всегда. Но я не большой любитель виски. Потому и решил остаться. Надел белый халат санитара и отправился поговорить с людьми. Поприветствовал мисс Уилму Дрел, весьма занятую даму, управляющую заведением. Прошел на кухню и познакомился с двумя чернокожими поварихами, готовившими отвратительную еду. На кухне оказалось не настолько чисто, как хотелось бы, и я мысленно взял это на заметку. В 18.00 обитатели начали неспешно стекаться на обед. Некоторые шли без посторонней помощи и неимоверно гордились этим – специально вышагивали мимо менее везучих друзей по несчастью, желая продемонстрировать, что они гораздо удачливее и здоровее. Они приходили пораньше, громко приветствовали своих друзей, помогали удобнее устроиться тем, кто сидел в инвалидных колясках, бодро перемещались от стола к столу. Те, кто передвигался с тростью или с помощью «ходунков», оставляли эти подручные средства у входа в кафетерий, за дверью, чтобы другие не видели. Сесть за стол им помогали санитары. И я присоединился к последним – представился и предложил помощь.
В «Тихой гавани» проживали на данный момент пятьдесят пять человек, но за обедом я насчитал только тридцать восемь. Поднялся брат Дон произнести молитву, и в зале воцарилась полная тишина. Мне уже сообщили, что в прошлом Дон был священником, потому и настоял на том, чтобы возносить хвалу Господу перед каждой трапезой. Было ему под девяносто, но голос оставался на удивление четким и звучным. Читал он довольно долго, и еще до того, как закончил, несколько самых нетерпеливых начали стучать ножами и вилками. Еду подавали на жестких пластиковых подносах – такие были у нас в начальной школе. Сегодня на обед приготовили цыплячьи грудки без костей, с зеленой фасолью и картофельным пюре из порошка, быстрорастворимое. Ну и, разумеется, «Джелло»
[10]. Сегодня оно оказалось красного цвета. Завтра будет желтое или зеленое. И так в каждом доме престарелых, уж не знаю почему. Даже если ты прожил всю свою жизнь, шарахаясь от этого желе как от чумы, оно все равно настигнет тебя в итоге. Брат Дон наконец иссяк и сел. Трапеза началась.
Самым слабым обитателям дома, которые не могли добрести до столовой, а также непредсказуемым, тем, кто размещался в заднем крыле, еду развозили на тележках. Я вызвался обслужить их и убедился, что по меньшей мере двоим из пациентов долго не протянуть.
Для послеобеденного развлечения пригласили выводок «каб-скаутов»
[11], и дети прибыли ровно в 19.00. Они раздавали старикам собственноручно разрисованные коричневые пакетики с печеньем, пряниками и прочей ерундой. Затем столпились возле пианино и пропели хором «Господь благослови Америку» и пару походных песен. Один восьмилетний мальчишка напрочь отказывался петь. Чтобы спасти положение, мелодию подхватили воспитательницы отряда. В 19.30 шоу закончилось, и пациенты стали расходиться по своим комнатам. Я отвез одного в инвалидной коляске, потом помог прибраться в столовой. Время тащилось страшно медленно. Меня приписали к южному крылу – одиннадцать комнат, по два пациента в каждой, и еще одна комната была одноместной.
21.00 – время раздачи лекарств; и пожалуй, главное событие дня в доме престарелых – по крайней мере для его обитателей. Большинство из нас склонны посмеиваться над бабушками и дедушками за их преувеличенный интерес к болячкам, лечению, диагнозам и медикаментам, за их готовность прописать целую кучу лекарств любому, кто будет их слушать. Это странное желание вдаваться в детали и подробности с возрастом лишь усиливается и часто является поводом шуток в духе черного юмора, которых старики просто не выносят. В таких домах дело с этим обстоит еще хуже, поскольку их обитателей отвергли родные и аудиторию свою они потеряли. А потому они цепляются за любую возможность поделиться деталями своих недугов с любым, кто окажется в пределах слышимости. И когда в комнату заходит санитар или медсестра с подносом таблеток, бедняги впадают в неописуемое возбуждение. Некоторые изображают недоверие, даже страх, но и они вскоре начинают заглатывать таблетки и запивать водой. Всем достается по одной маленькой таблетке снотворного, время от времени я и сам принимал такую – эффект всегда был нулевой. И еще каждому достается по нескольку других пилюль, потому как никого бы здесь не удовлетворила всего одна таблетка. Большинство препаратов здесь вполне безопасны, но именно на ночь дают в основном «пустышки», просто для успокоения. После приема лекарств в заведении устанавливается тишина, пациенты укладываются спать. Свет выключают ровно в 22.00.
Как и предполагалось, в южном крыле я дежурил один. Еще один санитар в северном крыле, и двое – в заднем, там, где «тяжелые». Уже далеко за полночь, когда все уснули, в том числе и дежурные санитары, я предпринял первую вылазку. Пошарил в ящиках стола приемной в поисках записей, журналов, файлов, ключей – словом, любых предметов, представляющих для меня интерес. Меры безопасности в подобных заведениях обычно просто смехотворны. Взломать компьютерную систему ничего не стоит, и вскоре я это сделал. Я никогда не выхожу на дежурство без портативного фотоаппарата в кармане – с его помощью удобно снимать документы, грязные туалеты, незапертые шкафчики с медикаментами, сырое и несвежее постельное белье, поддельные бумаги, просроченные продукты питания, запущенных пациентов и прочее. Список этот длинен и печален, а сам я всегда готов его продолжить.
Здание суда округа Форд располагается в центре красивого ухоженного сквера, в самом центре Клэнтона, на площади. Вокруг фонтаны, древние дубы, скамейки, военные памятники, есть даже два бельведера. Когда стоишь рядом с одним из них, тебе кажется, что ты слышишь, как проходит парад в честь Четвертого июля или как толкают штампованные речи политики во время предвыборной кампании. На гранитном постаменте – одинокий бронзовый солдат в форме конфедератов, сжимающий в руке ружье. Взгляд устремлен на север, туда, откуда движется враг, и все тут напоминает всем нам о величии проигранной битвы.
Кадастровые записи я нашел в архивах канцелярии, то есть там, где обычно хранятся подобные бумаги в здании суда каждого округа, в каждом штате. Для подобных случаев я обычно надеваю синий блейзер с галстуком, нарядные брюки цвета хаки, выходные туфли – в таком прикиде легко сойти за одного из городских адвокатов, которому вдруг приспичило что-то проверить. Они приходят и уходят. Никаких бланков заполнять не надо. Я обычно ни с кем не заговариваю; открываю рот, если кто-то сам ко мне обратится. Доступ в архив открыт каждому, и клерки здесь, как правило, не вмешиваются, им все равно.
