Крики за спиной говорили о том, что тела обнаружили, и уже через десять секунд в доме начали зажигать свет. Человек, появившийся в дальнем конце большого зала, увидел девчонку, стал поднимать пистолет, и Мюр дала очередь по нему, одной рукой, не целясь. Пули ушли в потолок, охранник юркнул вправо, переворачивая стол, прячась за ним.
– У него «Резун»! – девушка разглядела то, что не заметил я. Это меняло расклад – в помещениях машинка с рикошетящими от стен пулями та еще дрянь, и следовало находиться от нее как можно дальше.
Я выплюнул перья. Спасибо, Вороненок, ты очень помог, но сейчас, когда Мюр не видит меня, мы не сможем действовать как команда. Придется чем-то жертвовать.
– За мной!
Я подтолкнул ее в смежную комнату, захлопнул дверь, напряг руки, опрокидывая шкаф с посудой. Мы выскочили в параллельный коридор, спугнув ничего не понимающую служанку.
– Вперед! Идешь медленно, не бежишь. Стреляй по любому, кто появится с оружием.
Я отступал спиной, чувствуя ее спину и водя стволом из стороны в сторону, не зная, в какой из множества дверей коридора появятся преследователи. Женщина с дробовиком, та самая, в чине сержанта, выскочила прямо на меня и нарвалась на короткую очередь. Я опустил автомат в последний момент, не желая убивать, перебил ей ноги пулями. Она рухнула на пол, но ей хватило ума и выдержки откатиться с линии огня за угол.
Мюр замешкалась, и я одернул ее:
– Не оборачивайся! Все хорошо. Вперед!
Сержант закричала, зовя остальных, говоря, где мы, и я для острастки дал еще две короткие очереди по стене, чтобы никто и не думал высунуться. «Астра» жрет патроны, как оголодавший солдат, выбравшийся из окружения, поедает сваренную на воде кашу. Никакой роскоши вроде одиночной стрельбы или отсечки на три выстрела. Зажал спусковой крючок – меняй магазин.
– Дверь! – предупредила меня Мюр, дойдя до конца коридора. – Черт! Заперто!
– Меняемся!
Поворот на сто восемьдесят градусов, теперь она уже держала коридор, предоставляя мне право разобраться с проблемой. Я навалился на преграду плечом, и в области замка сухо треснуло. Вторым ударом я высадил ее к дьяволу, влетел в комнату с восточным оружием на стенах.
Возможно, повторение – это не очень куртуазно, но и здесь я опрокинул шкаф, чтобы хоть как-то задержать погоню. Пули тут же ударили в него, и я отскочил к окну, выглянул на улицу, где раздавался странный мерный гул, словно по земле бил тяжелый молот.
Бегать по незнакомому зданию, искать спуск вниз – все это довольно опасно. Требовалось уходить прочь, не затягивая.
Я рванул створку, крикнул отстреливающейся Мюр:
– Вниз! Живо!
Она перекинула автомат за спину, ловко прыгнула на выступающий карниз над первым этажом. Следующим прыжком оказалась на земле и тут же прижалась к ящикам, взяв окно на мушку, прикрывая меня.
Умница девочка. Вилли не зря ее натаскивал.
Когда я оказался на земле, в окне так никто и не появился. Их пыл на время охладили автоматные очереди, и они не стали лезть в лобовую. Каждая секунда была для нас ценна.
Мюр повернула направо, но я остановил ее, показав на «зубную щетку», торчавшую возле дороги:
– Если ее включат, то от нас останутся одни угольки! Под прикрытием живой изгороди, пригнись! И к парку!
Охраны было слишком мало, чтобы прочесать всю территорию до того, как мы доберемся к ограде, и до того, как из города прибудет подмога. Это наш шанс.
Мы бежали по хрустящей от инея траве, стараясь, чтобы нас не заметили из особняка, а гул неизвестной машины нарастал…
Мы миновали открытый участок, и уже возле самих деревьев по нам начали стрелять, но расстояние было слишком велико для точности пистолетов, пули летели куда угодно, только не в нас.
Дорожки, постриженные кусты, черное зеркало пруда с большим летним павильоном, графитовые тени стволов, которые на мгновение осветил далекий прожектор.
– Какая-то машина, – сказал я ей, стараясь выдерживать правильное направление.
– Мотоход.
– Что?
– Танк на двух ногах. Лучше ему не попадаться. Ума не приложу, зачем его держат в поместье Брайса.
Я слышал об этой штуке в разговорах в доме Дайсонов, но не удосужился тогда разобраться, что это такое. Какая-то новая хрень, способная, как и все изобретения, уничтожать человечество.
Я увидел его уже через пять минут, патрулирующим просеку и шарящим лучами электрического света по подлеску. Вертикальный бронированный бак-башня с заклепками и смотровыми щелями для водителя, посаженный на две массивные стальные ноги. На месте левой руки торчал гофрированный ствол крупнокалиберного пулемета с горбом патронного ящика, а вместо правой такая же «зубная щетка», только в десятки раз меньше.
Шел он тяжело и неуклюже, создавалось впечатление, что машина вот-вот потеряет равновесие, завалится набок. Но думается мне, что многотонное чудовище высотой с двухэтажный дом не опрокинет и выстрел из пушки. Даже представлять не хочу, сколько взрывчатки нужно, чтобы остановить этого колосса.
Мы проскочили у него за спиной, и я почувствовал сильный жар от двигателя, а также едкий запах переработанной мотории и машинного масла. Когда башня начала поворачиваться вокруг своей оси, деревья уже скрыли нас от машины, а затем ее гул стал отдаляться.
В самом сердце парка оказались старые, давно заброшенные постройки, похожие на конюшни. Мюр тяжело дышала от долгого бега, и я решил остановиться.
– Минута. Отдыхай.
Девушка благодарно кивнула, вновь поправила ремень тяжелого автомата, впившийся ей в плечо.
– Как ты думаешь? Плакальщик был один? – с тревогой спросила она.
– Да. Иначе бы другой уже появился. Их не так много в Риерте, чтобы быть на каждой улице и возникать по малейшей тревоге.
– Нам неизвестно, сколько их всего.
– Двадцать два. Раньше было двадцать два, теперь уже не знаю, как много осталось в живых.
Мюриэль посмотрела на меня удивленно, не понимая, откуда я взял цифру.
– Оранжерея на острове, где лаборатория Хенстриджа. Помнишь желтые баки? Их двадцать две штуки. Уверен, именно там он и делал плакальщиков.
Ответить она не успела, так как я поднял руку, хмурясь встал, не понимая, откуда на стене разбитой конюшни появился солнечный зайчик. Маленький, в половину ладони, он был уместен в ночном темном парке точно так же, как прокаженный бездомный в королевской ложе в вечер премьеры гастролей рузского театра балета.
Мой мозг был столь потрясен этим странным зрелищем, что вопреки всякой логике я шагнул поближе, чтобы убедиться, что меня не обманывает зрение.
Если вам кто-то когда-нибудь заявит, что Итан Шелби невероятно разумный человек, который действует, только все хорошенько обдумав, рассмейтесь ему в лицо.
