В такие моменты уже не до тактики.
Несмотря на это, Кросби умудрился трижды попасть по Болдуину. Перчатки были жесткими, так что рассечение и кровь не заставили себя ждать, но в общем-то на этом все и закончилось.
Кровь, заливавшая Болдуину левый глаз, его совершенно не смутила, и он выдал хорошую, плотную серию в ближнем бою, отправив Кросби на пол. Кто-то одобрительно захлопал, проигравшие засвистели и выбросили клочки бесполезных квитанций.
– Неплохо, – одобрил Капитан. – Зря ты не поставил деньги.
– Всех денег не заработать.
– Тоже верно. Сам не хочешь? Я готов договориться о бое прямо сейчас.
– Это в прошлом, – усмехнулся я. – Они моложе меня, да и я давно не в форме. Предпочитаю оставаться теоретиком и не превращать лицо в боксерскую грушу.
– Будет еще три боя.
– Я здесь не за этим. Старуха обещала мне помощь.
– И все же, Итан, она не встречается с любым желающим, даже если должна. Вам придется хоть как-то обозначить свои цели.
– И вы решите, говорить ли ей?
Капитан сдержал улыбку:
– Так вопрос не стоит. Я не являюсь человеком, который принимает решения за нее. Это довольно рискованный уровень своеволия, как вы можете подумать. Она узнает о том, чего вы хотите, вне зависимости от моего мнения.
Я наклонился к его уху, сказав едва слышно:
– Мне нужно несколько кукол для того, чтобы до наступления утра напасть на посольство Империи.
Смешок, который раздался из-под моей лавки, был очень явственным и мерзким. Тень, кажется, просто не верила своему счастью.
Капитан даже не удивился.
– Надо позвонить.
Он ушел из зала, и я закрыл глаза, чувствуя легкий дискомфорт. Пламя, живущее во мне, вместо того чтобы заснуть, лишь разгоралось все сильнее. И требовало выхода. Быть может, именно это подталкивает меня искать проблем? Как ребят из проекта тень толкала все чаще и чаще использовать ингениум, пока тот не убивал их?
Я прятался от тени много лет, боролся с ней и пытался выжить. Не пора ли перестать? И сделать хоть что-то полезное. Например, не дать Сайл вывести Империю в лидеры всего просвещенного мира.
Когда Капитан вернулся, то с улыбкой произнес:
– Целых три поединка. Наслаждайтесь, Итан.
Я понял, что требуется время на ответ. И «наслаждался» боями, думая о Мюр.
Ее предательство не обидело меня. Возможно, прозвучит странно, но я слишком хорошо понимал девчонку. Мы с ней как два тяжело раненных в прошлом зверя. Раны зажили, но до сих пор болят, а когда мы видим охотников, то теряем разум. И мы идем на все, не считаясь с потерями и тем, что можем навредить окружающим.
Слышала бы меня Сибилла, сказала бы, что я пытаюсь оправдать Мюр. Спорить не стану, но… положа руку на сердце, Мюр хотя бы знает, как далеко она может зайти ради своей цели.
Я же не знаю этого до сих пор.
Как-то мы долго разговаривали со стариной Уолли, пока я помогал ему менять емкости стаута для его пивных кранов. Он тогда озвучил интересную мысль, с которой бы никогда не согласился Кроуфорд: чтобы побороть ненависть в себе – надо найти более серьезную ненависть к чему-то иному.
Уолли далек от разговоров, что такое лечится прощением и покаянием. В этом мы с ним несколько похожи.
Последняя схватка подошла к концу, кровь на плитках засыпали мелкими опилками, Капитан вновь ушел, а затем, появившись у дальнего дверного проема, откуда выходили уборщики, поманил меня за собой.
В маленькой комнате со стенами вкуса заплесневелого хлеба нас ждала женщина в широких темных штанах, плаще вкуса сахара с лимонными вставками, накинутом на голову капюшоне и плотной вуали, скрывающей ее лицо. Она была босая и сидела на стуле словно примерная гимназистка – с ровной спиной, положив ладони себе на колени, застыв, точно она всеми силами внимает знаниям, которые исходят от невидимого мне преподавателя.
Едва мы вошли и Капитан негромко кашлянул, женщина, сильно увлеченная чем-то за гранью моего понимания, с трудом отвлеклась и повернула голову в нашу сторону.
– Удачи вам, Итан. – Таможенник, сочтя, что его дело сделано, вышел.
Значит, он не Старуха. Честно признаюсь, были у меня такие мысли. И раз здесь кукла, меня ждет аудиенция у королевы ночной Риерты.
Было холодно.
Интересно, сколько раз я уже это повторяю за нынешнюю осень и начавшуюся зиму? Человека, порождающего огонь, терзает холод.
Смешно.
Все-таки во влажном климате Риерты любое падение температуры ощущается так, словно ты залез на самую высокую гору северных областей Королевства, зарывшись для порядка в сугроб, при этом облив себя ледяной водой.
Не знаю, куда мы плыли, на моих глазах была плотная повязка, и я лишь слушал, как гудит двигатель старой паровой лодки да плещется вода за бортом. Кроме этих звуков, вполне понятных и объяснимых, присутствовали и те, которые я бы с осторожностью мог назвать «странными».
Возможно, это не к месту разыгравшиеся предвестники шутили со мной. Щелканье зубов, смешки, тихий шепот. По счастью, я умею держать в узде свое воображение и не пугаться мало-мальски подозрительного шороха из-под кровати, но довольно трудно не дергаться, когда нечто прижимается к твоей спине и обнимает за шею ледяными руками.
Ей не удалось меня смутить, и, понимая это, хмыкнув, она тут же отпустила, отошла куда-то в сторону. Моя тень росла, смелела, и мне начинало казаться, что она приобретает человеческий силуэт.
Когда кукла сняла с меня повязку, я подумал, что предвестники разыгрались еще сильнее и мой мозг сошел с ума.
Это была церковь.
Нет.
Настоящий собор. Затопленный водой, темной и казавшейся густой, точно старая древесная смола, которую не тревожила лодка, не породившая ни одной волны, ни одной мелкой ряби. Словно мы скользили по льду или ровному зеркалу.
Несмотря на ночь, внутри без всякого огня были различимы детали. Собор пребывал в крайне плачевном состоянии: алтарь сожжен, витражи выбиты – вместо них темные провалы, все стены в широких трещинах, вьющихся точно дикий виноград, уходящих вверх и грозящих обрушением всей колоссальной конструкции. Именно эти трещины едва не доказали мне, что я сошел с ума и мне все чудится.
Они сияли вкусом мятного мороженого, и в этом сиянии мне виделись бесконечные мириады звезд. Текущих в «венах» вверх, словно кровь собора, невероятная, волшебная и смертельно опасная.
Передо мной была мотория, то первичное вещество, которое когда-то получил в пробирке Баллантайн, к которому прикасался Хенстридж и которое сделало меня тем, кем я теперь являюсь.
Кукла внимательно следила за моей реакцией, казалось, ее взгляд жжет прямо через вуаль, а затем я понял, что это не она, а тот огонь, что живет во мне, откликается на каждое мерцание несуществующих галактик. Рвется к ним, чтобы слиться с этими трещинами в единое целое.
