— Ну, Лосиха, — обещающе выговорил Буль.
Тут вежливо вмешался с предпоследней парты Стаканчик:
— Зачем смеетесь над человеком? Это не вина его, а беда…
— Ну, Стакан… — пообещал Синий Буль.
Но Стаканчик уже не боялся Буля. Тот приставать больше не решался. Может, думал, что у Стаканчика есть в запасе еще кой-какие приемы. Никакой Гриша Капелька на нашем горизонте тоже не появлялся, возможно, это грозное имя Буль приплел просто так…
Дмитрий Витальевич терпеливо выслушал наш диалог и посоветовал:
— Тогда, Булыскин, просто смотри в окно на золотую осень. Созерцание тоже облагораживает душу. И предупреждаю честно: в четверг я спрошу тебя по нынешней теме, несколько абзацев в учебнике советую осилить…
Но в четверг Дмитрий Витальевич никого не спрашивал. Он пошел с нами на экскурсию. Специально выбил для этого целый учебный день, попросил нашу завуч Инну Семеновну отменить все уроки. Признался нам, что у нее это не вызвало восторга, но, с другой стороны, куда деваться? Такие экскурсии положены по программе.
— А кто не хочет, может не ходить, — сообщил он. — Только прошу тогда прочитать в «Географии» соответствующие страницы…
Оказалось, что хотят все, кроме Мартика, у которого болело горло. Даже Буль и Пень пошли, хотя по логике вещей должны были обидеться за вчерашнее.
Мы отправились на Степанов камень. Это семь километров от последней трамвайной остановки у поселка Соткино. Место, известное всем туристам и порядком затоптанное, но все же довольно красивое. Особенно, когда кругом октябрьская желтизна. Были там несколько острых скал, торчащих над березняком, а среди них — синее озерцо.
Дмитрий Витальевич сказал, что в давние годы, будучи школьником, он тоже ходил сюда на экскурсии.
— Так что вы, господа, оказались здесь в силу давней традиции…
Затем он стал рассказывать нам про бегущие низко облака (за которыми поблескивало солнце), показывать каменные слои на скальных обрывах и говорить о древности планеты. И о том, что наша цивилизация на фоне этой древности — единый миг. От нынешних людей, мол, зависит, не исчезнет ли она без следа, как все предыдущие.
— Имейте это ввиду, уважаемые коллеги, и старайтесь.
Мы заверили его, что будем стараться. После этого разожгли костерок, сели вокруг на камни и стали жарить на прутьях шашлыки из хлеба. Пень, Буль и его дружки вели себя смирно, не «выступали». Дмитрий Витальевич достал из брезентового чехла гитару и спел несколько студенческих песен. Почти все я знала, но одну услыхала впервые:
Созвездия придумывают люди,
А звезды от фантазий не зависят,
И если вдруг людей уже не будет,
Во мгле не потускнеет звездный бисер.
Но чей-то дух незримый, в мире вея,
И свой полет стремя куда попало,
В безмолвии шепнет: «Кассиопея…»
И это значит, что не все пропало…
Я продумала: жаль, что нет с нами Пашки, ему эта песня точно понравилась бы. А я спеть не сумею и не решусь, хотя и запомнила. Разве что для себя помурлыкаю и подберу мелодию на нашем стареньком пианино…
Никаких открытий и приключений в этой экскурсии, конечно, не случилось, но все равно было славно. По крайней мере в сто раз лучше, чем сидеть на уроках…
Впрочем, оказалось, что на уроках в тот четверг ни один класс не сидел. Потому что школу опять «заминировали». Все понимали, что это чушь на рыбьих соплях, чья-то всем осточертевшая дурь, но конечно же — вопли в динамиках, эвакуация, «специалисты» в сизом камуфляже, пожарные машины. И грозные обещания завуча Инны Семеновны: «Мы все равно найдем этих мерзавцев!»
В пятницу опять была география (вместо русского, потому что наша Олимпиада отправилась на какую-то конференцию). И посреди урока в классе без стука возникли Инна Семеновна и симпатичная молодая тетя (или даже девица) в милицейской шинели с лейтенантскими погонами. А за ними маячил рослый мужик в камуфляже и омоновском берете (даже не снял его!)
— Дмитрий Витальевич, мы просим прощения, — бархатно возгласила Инна. — Нам нужен ученик Булыскин. Товарищи из милиции хотят с ним побеседовать. Идем, Булыскин…
Буль съежился за партой, словно хотел укрыться за сидящим рядом Вовочкой.
— Чё такое? Куда?
— Тебе сказали: по-бе-се-довать.
— О чем?
— Ты наверняка знаешь, о чем. О вчерашнем «минном» деле.
— Я то здесь при чем?!
— При том, что за тобой уже водились вещи, которые позволяют думать…
— Чего думать-то!
— В ходе беседы и будет выяснено: «чего» именно, — со сталью в голосе известила его Инна.
Буль сидел у батареи. Он приподнялся, прижался к батарее поясницей вцепился в железные ребра. Сказал незнакомым звенящим голосом:
— Знаю я эти беседы!
— Что ты знаешь, мальчик? — спросила девица-лейтенант голосом кинозвезды, играющей добрую няню.
— Беседы ваши! Там я через полчаса признаюсь в чем угодно! Даже что взорвал торговый центр в Нью-Йорке! И сообщников назову… как те пацаны весной…
— Булыскин! — взвилась завуч.
И тогда вдруг вмешался Дмитрий Витальевич:
— Мне хочется понять, что происходит… — Он сказал это негромко, но отчетливо. И я впервые заметила, что у него веснушки. Он был рыжеватый, но веснушек никогда не было видно, а тут… Наверно, потому, что побледнели щеки.
— Дмитрий Витальевич, я ведь объяснила, — слегка сбавила тон Инна.
— Да, но не совсем понятно… Булыскин — мой ученик. Он сейчас у меня на уроке. Я за него отвечаю. И мне известно также, что детей милиция может допрашивать лишь в присутствии родителей или педагогов…
— Что вы хотите этим сказать? — вопросила Инна Семеновна. Видимо, от полной растерянности.
— То, что сказал. Пусть сюда придут отец или мать Булыскина или пусть мне назовут конкретного педагога, кто будет присутствовать на протяжении допр… беседы. Лишь при этих условиях, я сочту возможным отпустить мальчика.
— Вы собираетесь диктовать условия сотрудникам милиции? — слегка жеманно поинтересовалась милиционерша.
— Я считаю нужным их напомнить… товарищлейтенант.
Класс, затихнув, слушал эту вежливую перепалку. «Ай да Дима!» У меня тихонько звенело в ушах. И, кажется, во всем теле. Впервые в жизни мне было жаль Буля. Впрочем, дело, конечно же, не в нем! А в дикой несправедливости! Ведь Буль ничего не мог вчера «минировать»! Я уже хотела это крикнуть, но прорезался голос Стаканчика:
— Дмитрий Витальевич, да скажите им! Булыскин же с утра вчера был с нами! А звонили в десять часов!
— Этот аргумент кажется мне тоже весьма важным. Даже определяющим, — согласился наш географ.
