Томас чувствовал, что интерес Князя Тьмы к ним падает, скоро
передаст их в руки палачей и забудет, своих дел по горло, судорожно цеплялся за
любую мысль как выбраться, но ничего не приходило в голову кроме идеи вызвать
Сатану на турнир и выбить из седла, тем самым добыв свободу себе и сэру калике.
Олег, что больше помалкивал в их диспуте, спросил
непонимающе:
— Но ведь ты — отец всех знаний? Ты сам признался, что
вся цивилизация — твоих рук дело. У того, Верхнего, слепая вера, что больше
подходит для ленивых недоумков, а у тебя — гордость и жажда знаний. Но что-то я
сейчас недопонимаю...
Томас видел, как гордое лицо Сатаны перекосилось, а глаза
вспыхнули таким светлым оранжевым огнем, что Томас на миг ослеп, а в голове
пронеслось потрясенное: каким же великолепием блистал, когда был у престола
верховного сюзерена!
— Даже тебе, гордец... что мне любо... не понять...
Голос его из мощного и сильного стал глухим, словно Сатана,
как и калика, тащил на себе незримую гору. Томас непонимающе покосился на
калику, вот уж не заподозришь в гордости, явно Князь Тьмы под гордостью
понимает что-то другое, а Олег возразил:
— Если мы — твои дети, то когда-то сможем понять.
— Когда-то, — прорычал Сатана. Похоже, Князь Тьмы
уже потерял к ним интерес, Олег спросил быстро:
— Ты... отказался?
Глаза Сатаны вспыхнули пурпуром. Томас затаил дыхание, гнев
Князя Тьмы собрался вокруг повелителя красным облаком, но Сатана лишь проревел
люто:
— Не сдался! Но разве это жизнь? Карабкаться на гору,
которой нет конца? Карабкаться, обламывая ногти, вгрызаясь зубами, не досыпая и
недоедая, отказывая себе в простых человеческих радостях...
Олег спросил с угрюмой подозрительностью:
— Это каких же простых человеческих радостях?
— Сам знаешь! Есть ли выше радость, чем догнать,
повалить и овладеть чужой женщиной, догнать врага и размозжить ему голову,
поджечь чужой дом, ломать и крушить, слышать рев пожара.
Он хохотал, воздух сотрясался, вокруг хохотали толстые
мясозадые женщины. К удивлению Томаса Олег кивнул:
— Ты прав, это как раз и есть главные человеческие
радости... будь ты проклят!
Сатана едва не задохнулся хохотом, стены тряслись, от рева у
Томаса гремело в голове.
— Благодарю!.. Га-га-га! Я постарался, постарался...
га-га-га!.. Человек — это не что-то бледное и неживое, как жаждет дурак
наверху!.. Человек — это плоть, га-га, а плоть от меня!.. Тот дурак наверху
бесплотный, как и его бесполые — тьфу! — ангелы, а я и сам, погляди,
мужчина аль нет? То-то! Вон у твоей железяки волосы шлем поднимают. А чем может
похвастаться тот, кто глаголет о любви к ближнему?
Олег смотрел исподлобья, Томас видел, как напряженно и
быстро калика что-то мыслит, и наконец выдал:
— Ты раньше шел к знанию... а теперь зовешь обратно в
пещеры?
Сатана загрохотал, будто скалы раскалывались от страшного
жара:
— Не назад в пещеры, дурак, а вперед... в пещеры! Ты
хоть знаешь к чему ведет знание?
Томас ответил с достоинством вместо запнувшегося калики:
— Знание — сила!
— Хребет подломится, — предостерег Сатана. —
Во многих знаниях много горя. Ты видел хоть одного веселого мудреца?.. А дураки
все веселы и счастливы. Знания никого еще не сделали счастливым. А несчастными
— каждого. Я говорю не о тех мелких знаньицах, как украсть у соседа кошелек или
выкопать клад, а о больших знаниях, настоящих!
Томас возразил:
— А на хрена они большие? Достаточно, если их будут
знать два-три человека на все королевство. Это не так уж и много: два-три
несчастных на королевство!
Дьявол рыкнул:
— Не получится. Знания — это курган. Маленький холмик
можно насыпать и втроем, да что с него узришь? А чтобы заглянуть далеко, надо
усилия многих. Я сам пока не могу представить весь народ мудрецами, но чутье
говорит, что такое произойдет... или может произойти. Я все-таки могу
заглядывать в грядущее подальше твоего спутника... хотя с ним никогда ничего
нельзя сказать наверняка... и я вижу такие ужасы, что шерсть становится дыбом,
огни гаснут по всему аду, а сердце рвется от жалости...
Томас скептически хмыкнул. Внезапно лицо Сатаны исказилось,
Томас потрясенно увидел, что в красных глазах чудовища в самом деле появилась
боль.
— Я надвое сердце свое разорвал для человека, —
голос Сатаны стал хриплым от страдания, — Я бьюсь за то, чтобы он был
счастлив. А счастье — в незнании.
Олег выглядел раздавленным, смятым, как старая тряпка у
порога. Прошептал так горестно, что Томас едва расслышал:
— Я был уверен, что тот, Верхний, зовет к дурости,
тупости, незнанию, а ты чего-то да стоишь... Но что же тогда хочет тот,
наверху?
Сатана поднялся, жестом отослал двух крупных чертей,
требовавших внимания. По его виду, Томас понял, что Сатана сейчас уйдет следом,
а с ними будут покончено.
— А он уже ничего не хочет.
— Как...
— Он раньше царствовал и управлял, потом только
царствовал, а сейчас.... Следы моей работы вы видите на земле каждый день, а
что делает он?.. Вот так-то... А теперь, вы двое, я вас, пожалуй, сумею
использовать. У меня для вас есть работа.
— Какая? — спросил Олег, а Томас отрезал гордо: —
Никакой работы от врага Господа и Пречистой мы не примем!
Сатана хмыкнул, перевел огненный взор на Олега. Тот подумал,
сказал медленно:
— Вообще-то он прав. Мне плевать на его Господа, я
господ над собой не признаю...
— Гордыня! — вскричал Сатана радостно, а Олег
продолжил так же медленно: — Но мне не нравятся ни твои цели... ни твои
методы... ни сама идея тащить людей обратно в скотство... Странно, мне
казалось, что раз уж ты вывел Адама из скотского Эдема, разбудил в нем
гордость, заставил трудиться, копать, сеять, строить, приручать зверей,
разводить сады, но ты и есть Настоящий Бог... А теперь?
Сатана побагровел. Томасу показалось, что огромный, как
наковальня кулак падшего ангела обрушится на Олега, но Сатана лишь прорычал:
— Я увидел, к чему это ведет... и чем кончится! И я...
Ладно, я не намерен с тобой спорить, смертный... Эй, в котел их с кипящей
смолой!
Томас ощутил, как сзади схватили огромные ладони. Мир
перевернулся, он успел понять, что его тащат к отвратительному котлу, оттуда
несет жаром, воняет горячей смолой, из котла взметываются языки жаркого огня.
Томас пробовал противиться, но держали его множество толстых, как бревна, рук,
а сам он чувствовал себя слабым, как новорожденный червяк.
Вдруг все замерло. Его держали крепко, но черти оглядывались
на Сатану. Он как вскинул ладонь, так и держал, а возле него суетился старый
горбатый черт, мало ему чужого коня, суетливо нашептывал князю Тьмы на ухо,
злорадно тыкал пальцем в Томаса и Олега.
