Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво (в отличие от нас: для нас фраза типа «заросли растений выросли выше роста рослого подростка» была бы свидетельством полной стилистической глухоты автора), но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесенного вслух, речь, насыщенная созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а стало быть, более убедительной и действенной. Именно из-за обилия созвучий перевод, рассчитанный на массового читателя, приходится делать стихотворным.
В квадратные скобки заключены фрагменты, отсутствующие в подлиннике и добавленные для лучшего понимания текста. Жирным курсивом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской. Поселянин, главный персонаж повести, в буквальном переводе — «полевой», то есть крестьянин-земледелец. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут, куда направляется поселянин, — город южнее Дельты и западней главного русла Нила; в конце III тысячелетия до н. э. — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф (он упоминается в повести) — мужчина с головой овна; греки отождествляли его с Гераклом — отсюда греческое название города Гераклеопо́ль.
Был человек по имени Ху-н-Инпу —
«Анубисом хранимый», поселянин
из Соляного Поля. У него
была жена; она носила имя
«Возлюбленная» — Мерет.
И однажды
сказал своей жене тот поселянин:
«Послушай, собираюсь я спуститься
[68]в Египет, чтоб оттуда для детишек
продуктов принести. Так что — ступай,
отмеряй ячменя мне; он — в амбаре:
остатки прошлогоднего зерна».
[Запасы их совсем уже иссякли:
лишь восемь мер
[69] жена набрать сумела.]
Две меры он отмерил ей обратно,
тот поселянин, и сказал жене:
«Вот две ячменных меры в пропитанье
тебе с детьми твоими. Мне же сделай
из остальных шести — хлебов и пива
на каждый день. Я этим проживу».
И вот в Египет этот поселянин
отправился, ослов своих навьючив
растениями, солью, древесиной
и шкурами свирепых леопардов,
и волчьим мехом; а еще — камнями,
растений благовонных семенами
да голубями и другою птицей
[70]поклажа та наполнена была.
Все это были Соляного Поля
различные хорошие дары.
Шел поселянин, направляясь к югу, —
в ту сторону, где город Ненинисут.
Достиг он вскоре области Пер-Фефи,
что севернее Ме́денит
[71]. И там —
там встретил поселянин человека,
на берегу стоявшего. Он имя
носил Джехутинахт — «Силен бог Тот»;
он сыном приходился человеку
по имени Исери. Оба были
людьми распорядителя угодий
вельможи Ренси, сына Меру
[72].
Этот
Джехутинахт, едва лишь он увидел
ослов, которых поселянин гнал,
[и всю великолепную поклажу],
как в его сердце алчность загорелась,
и [сам себе] сказал Джехутинахт:
«Эх, вот бы мне изображенье бога
[73]с такою чудодейственною силой,
чтоб удалось мне с помощью той силы
добро у поселянина отнять!»
А дом Джехутинахта находился
у тропки, что вдоль берега тянулась.
Узка дорожка там, не широка:
набедренной повязки вряд ли шире;
обочина ее — вода речная,
а по другую сторону — ячмень.
И приказал Джехутинахт холопу,
его сопровождавшему: «Иди-ка
и принеси мне полотно льняное
из дома моего».
И тотчас ткань
доставлена была Джехутинахту.
Он тут же расстелил ее на тропке
[ни обойти ее, ни перепрыгнуть]:
один конец — в ячменные колосья,
другой, где бахрома, — на воду лег.
Все люди той дорогой беззапретно
могли ходить. И поселянин тоже
спокойно шел. Как вдруг Джехутинахт
его окликнул: «Эй, поосторожней!
Смотри не потопчи мои одежды!»
Ему на это молвил поселянин:
«Что ж, поступлю я, как тебе угодно.
Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт]
[74]».
И он поднялся выше по обрыву.
Тогда Джехутинахт прикрикнул грозно:
«Что ты собрался делать, поселянин?
Иль мой ячмень тебе доро́гой будет?»
Ему сказал на это поселянин:
«Мой верен путь. [Другой дороги нету,
и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]
Обрывист берег — не взойти на кручу,
а здесь — ячмень встал на пути стеною,
дорогу же ты нам переграждаешь
одеждами своими… Может, все же
ты дашь пройти нам по дороге этой?»
Но только речь закончил поселянин, —
один из тех ослов, [которых гнал он], стал поедать ячменные колосья
и полный рот колосьями набил.
И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!
Осел твой жрет ячмень!.. Что ж, поселянин,
за это я беру его себе.
Отныне будет он топтать колосья
во время молотьбы
[75], [а не на поле]».
Промолвил поселянин: «Путь мой верен,
[и не было мне выхода иного]:
дорога здесь — одна, но ты ее
мне преградил. Вот почему повел я
ослов другой дорогою — опасной:
[ведь там ячмень! Ослы его не могут,
увидевши, не съесть; они ж — ослы,
они не разумеют, что — запретно!]
И вот теперь осла ты отбираешь
за то, что рот колосьями набил?..
Но я — учти! — я знаю, кто владыка
усадьбы этой: вся она подвластна
начальнику угодий, сыну Меру —
вельможе Ренси. Он — учти! — карает
грабителя любого в этих землях
до края их!.. Неужто буду я
в его поместье собственном ограблен?!»
Джехутинахт сказал: «Не такова ли
пословица, что повторяют люди:
мол, произносят имя бедняка
лишь потому, что чтут его владыку?..
Я говорю с тобою. Я!! А ты
начальника угодий поминаешь!»
Схватил он тамарисковую розгу
зеленую — и отхлестал нещадно
все тело поселянина той розгой;
ослов забрал, увел в свою усадьбу.
И поселянин громко разрыдался:
так больно ему было от побоев
и так коварно поступили с ним!
Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]:
«Не возвышай свой голос! Ты ведь рядом
с обителью Безмолвия Владыки!
[76]»
Но поселянин молвил: «Ты не только
меня избил и все мои пожитки
себе присвоил, — ты еще намерен
все жалобы из уст моих забрать,
замкнуть мне рот!.. Безмолвия Владыка,
верни мне мои вещи, дабы криком
мне больше не тревожить твой покой!»
И десять дней подряд тот поселянин
стоял и умолял Джехутинахта
вернуть ему добро. Но не внимал он.
И поселянин в город Ненинисут,
на юг пошел, чтоб с просьбой обратиться
к вельможе Ренси, сыну Меру.
Встретил
он Ренси у ворот его усадьбы,
когда тот выходил и вниз спускался,
чтоб сесть в свою служебную ладью, —
а та ладья принадлежала дому,
в котором правосудие вершится.
И поселянин вслед ему воскликнул:
«Ах, если бы дозволено мне было
возрадовать твое, вельможа, сердце
[77]той речью, что хочу тебе сказать!
[Но знаю: тебе некогда, ты занят], —
так пусть ко мне придет твой провожатый,
любой, что сердцу твоему угоден:
[ему свою поведаю я просьбу]
и с этим отошлю к тебе обратно».
И по веленью сына Меру Ренси
направился его сопровожатый,
который был его угоден сердцу,
которому он доверял всех больше.
