– Но если никто не знает, что я здесь, получается, что я совсем одна, – ответила Келси, всхлипывая. Она уже не помнила, почему ей так показалось, но связь казалась очевидной: ее держат втайне, а значит, она одинока.
Барти с улыбкой покачал головой.
– Пусть никто не знает, что ты здесь, Кел, но весь мир знает, кто ты такая. Задумайся об этом на минутку. Как ты можешь быть одинокой, если целый мир каждый день думает о тебе?
Даже семилетней Келси этот ответ показался очень уклончивым. Этого хватило, чтобы высушить ее слезы и успокоить ее, но в последующие недели она множество раз повторяла про себя слова Барти, пытаясь нащупать подвох, который ей в них чудился. Лишь несколько лет спустя, читая одну из книг Карлин, она нашла то, что искала: ее жизнь была не одинокой, но анонимной. Все эти годы ее держали в безвестности. Глядя на стол перед Цитаделью, вокруг которого сидели одетые в синюю форму чиновники, Келси машинально крепче сжала руку на рукояти меча Булавы. Больше она никогда не будет анонимной.
– Из чего сделаны эти клетки, Лазарь?
– Из мортийского железа.
– Но колеса и ходовая часть деревянные.
– Из тирского дуба. Что вы задумали?
– Клетки. Мы выпустим оттуда людей, а потом сожжем их.
Жавеля клонило в сон. Охрана ворот Цитадели была не самой трудной работой. В дни отправки рабов могли возникнуть некоторые неожиданности, но не более того. Прошло уже полтора года с тех пор, как кто-то в последний раз пытался прорваться через ворота, да и эта попытка была довольно вялой: какой-то пьянчуга притащился туда в два часа ночи, возмущаясь по поводу налогов. Ничего особенного не случилось, да и не должно было случиться впредь. Такова была жизнь в Цитадели.
Жавель чувствовал себя не только сонным, но и несчастным. Ему никогда особо не нравилась его работа, но во время отправки рабов она была просто отвратительна. Сама по себе толпа не представляла большой угрозы – люди в основном просто смирно стояли, как скот, приведенный на убой. Но детские клетки стояли ближе всего к воротам, и там никогда не обходилось без происшествий. Сегодняшний день не стал исключением. Жавель вздохнул с облегчением, когда кричащую женщину наконец усмирили. Ему было не видно ее за клеткой, но отлично слышно. Она кричала, как раненый зверь. Среди родителей всегда находился хотя бы один, кто вел себя так, обычно мать. Лишь такой прожженный садист, как Келлер, получал удовольствие от женских криков. У остальных стражников день отправки рабов считался самой неприятной сменой. Если кто-то хотел поменяться, за эти дни надо было отработать две обычные смены.
Другая проблема была в том, что во время отправки на лужайку перед Цитаделью стягивали два отряда тирской армии. В армии охрану ворот считали работой для слабаков, прибежищем тех, кто был недостаточно умел или отважен, чтобы стать солдатом. Это далеко не всегда было правдой: по другую сторону подвесного моста, прямо напротив Жавеля, стоял Вил, дважды удостоившийся благодарности королевы Элиссы после мортийского вторжения и в награду получивший должность командира стражи ворот. Но не все стражники были такими, как Вил, и тирская армия не позволяла им об этом забыть. Даже сейчас, скосив глаза налево, Жавель заметил, как двое солдат посмеиваются – наверняка над ним.
Но самое худшее в отправке рабов было то, что это всегда напоминало ему об Элли. Большую часть времени ему удавалось не думать о ней, а если это и случалось, он всегда мог приложиться к первой попавшейся бутылке виски и положить этому конец. Но на дежурстве пить было нельзя. Даже если бы Вил не был на дежурстве, другие стражники такого бы не потерпели. Между ними не было особой дружбы, но была солидарность, основанная на понимании, что никто из них не идеален. Все они закрывали глаза на пристрастие Джонатана к азартным играм, неграмотность Марко и даже на привычку Келлера избивать потаскух в Кишке. Но ни один из этих пороков не сказывался на их работе. Если Жавелю приспичило выпить (а сейчас ему нестерпимо этого хотелось), надо было дождаться конца дежурства.
К счастью, до этого момента оставалось недолго. Солнце уже начинало садиться, а клетки были почти полны. Поставка уйдет только по сигналу Торна, а после этого им нужно будет разогнать толпу, но это уже проблема ночной стражи. Жавель с тоской подумал об обжигающем горло глотке спиртного, который успокоительным якорем ляжет на дно желудка и приведет все в порядок. Виски всегда помогало ему отправить Элли в прошлое – туда, где ей было самое место.
– Граждане Тирлинга!
Мужской голос, звучный и громкий, раскатился над склоном и лужайкой, отдавшись эхом от стен Цитадели. Толпа притихла. Стражникам не положено было смотреть куда-либо, помимо моста, но сейчас все они, включая Жавеля, повернулись в сторону лужайки, стараясь рассмотреть, что там происходит.
– Булава вернулся, – пробормотал Мартин.
Мартин был прав: человек, стоявший на вершине склона, явно был Лазарем по прозвищу Булава. Высокую, широкоплечую и устрашающую фигуру трудно было не узнать. В немногочисленных случаях, когда он проходил мимо Жавеля, тот всегда старался держаться как можно незаметнее, опасаясь, что этот глубокий проницательный взгляд ненароком остановится на нем.
Позади Булавы маячила фигурка поменьше, в плаще и капюшоне – Пэн Олкотт. Стражники королевы были в основном высокими и статными, но Олкотта приняли, несмотря на щуплое телосложение. Поговаривали, он здорово умеет обращаться с мечом. Но тут Олкотт откинул капюшон, и Жавель увидел, что это была женщина – с непримечательным лицом и длинными темными спутанными волосами.
– Я Лазарь, стражник Королевы, – вновь раздался зычный голос Булавы. – Поприветствуйте Келси, Королеву Тирлинга!
Челюсть Жавеля упала от изумления. До него доходили слухи, что Регент в последние месяцы ужесточил поиски, но он не придал им особого значения. Не было никаких доказательств даже того, что принцесса когда-либо вообще покидала город. Большинство жителей Нового Лондона считали, что она давно мертва.
– Они все здесь! – тихо сказал Мартин. – Смотрите!
Вытянув шею, Жавель увидел, что женщину обступили фигуры в серых плащах. Когда они скинули капюшоны, Жавель узнал Галена и Дайера, Элстона и Кибба, Мерна и Корина. Это все, что осталось от королевской стражи. Пэн Олкотт тоже был там – он стоял прямо перед женщиной, с мечом на изготовку, в зеленом плаще.
В толпе послышалось приглушенное бормотание, с каждой секундой становившееся все громче. Даже Жавель, не отличавшийся особым чутьем, улавливал, как изменилось настроение толпы. Поставки проходили каждый месяц, работая как часы: регистрация, погрузка, отправка. Арлен Торн сидел за столом переписи, по обыкновению держась с таким величием, будто он был императором всего Нового Света. Даже обезумевших от горя кричащих родителей в конце концов усмиряли и уводили прочь, когда клетки покидали лужайку. Все это было частью рутины.
Но теперь Торн подался вперед, беспокойно переговариваясь с одним из своих заместителей. Все чиновники за столом зашевелились, будто грызуны, почуяв опасность. Жавель не без удовольствия отметил, что стоявшие вокруг клеток солдаты с тревогой посматривали на толпу. Многие взялись за мечи.
