Первым признаком было то, что рядом с ним лежала Анна, обнимая подушку наманикюренными пальчиками. Обычно спать в его постели было позволено лишь Маргарите. Анна была ее бледной копией: не такая высокая и стройная, а рыжие волосы не лились янтарной рекой, а закручивались в кудряшки. Рот у Анны был получше, и все же с Маргаритой ей было не сравниться. У Томаса застучало в висках: надвигающееся похмелье давало о себе знать. И Маргарита определенно была частью проблемы.
Он перевернулся на живот, зарывшись лицом в подушку в попытке заглушить шум, доносившийся из-за стен его покоев. Там, похоже, кто-то передвигал коробки: шуршание и глухие стуки не давали ему уснуть. Но от подушки в голове застучало еще сильнее, и наконец он отбросил ее в сторону, бормоча проклятия сквозь зубы, звонком вызвал Пайна и натянул на голову покрывало. Уж Пайн-то положит этому конец.
Девчонка забрала Маргариту, вдруг вспомнил он. Девчонка положила глаз на единственное, потерю чего он не смог бы перенести, и забрала именно это. Она забрала Маргариту себе и теперь будет сама каждую ночь ложиться с ней в постель, и… О! Как же раскалывается голова! Когда стражнику удалось вонзить нож в спину девчонки, и она рухнула на пол, он на короткий миг ощутил облегчение, но потом он увидел, как она поднялась на ноги и лишь усилием воли завершила коронацию, истекая кровью.
И все же небольшая надежда оставалась: она потеряла много крови.
Прошло несколько минут, а Пайна все не было. Томас стащил с головы покрывало и позвонил снова, почувствовав, как Анна рядом с ним пошевелилась. Шум, должно быть, и правда был невероятный, раз он разбудил даже Анну – вчера вечером они уговорили три бутылки вина, а она совсем не умела пить.
Похоже, Пайн не придет.
Томас сел и сбросил покрывала, снова ругнувшись. Он столько раз баловал Пайна, одалживая ему на ночь какую-нибудь из своих женщин, но Пайн был не из тех, кто довольствуется тем, что ему дают. Прошлой ночью Пайн дождался, пока хозяин отключится, и сделал то, что хотел: Томас ни капли не сомневался, что застанет его в постели с Софи.
Ему наконец удалось отыскать свой халат в груде одежды в углу, но шелковый пояс запутался в других вещах и выскочил из петель. Томас снова выругался, на этот раз уже громче, и оглянулся на Анну, которая лишь перевернулась на другой бок и спрятала голову под подушку.
Томас запахнул халат, придерживая полы. Как только он найдет Пайна, того ждет серьезный разговор, если не что похуже. Не явился по звонку, по всей комнате раскидано грязное белье… и еще у них несколько дней назад закончился ром. Все разваливалось, да еще в такое неподходящее время. Ему вспомнилось лицо девчонки – круглая физиономия, какую можно увидеть у любой простолюдинки на улицах Нового Лондона. Но зеленые кошачьи глаза были точь-в-точь как его собственные, и их пронзительный взгляд сковал его липким первобытным страхом, будто он насекомое, застрявшее в янтаре.
«Она видит меня насквозь, – беспомощно подумал он. – Она видит все».
Разумеется, всего она видеть не могла. Она могла догадываться, но знать ей было неоткуда. И Торн, всегда готовый к любому повороту событий, наверняка уже приступил к реализации какого-нибудь запасного плана – ему ведь тоже было что терять. Торн никогда не утруждался скрывать свое презрение к Томасу, рассказывая ему лишь то, что ему нужно было знать, чтобы хорошо сыграть свою роль. Но лишь сейчас Томас осознал, как тщательно Торн спланировал все, чтобы защитить себя от любого риска. План был придуман Торном, но исполняли его стражники Томаса. Никто из Бюро переписи не был причастен к нападению на девчонку. На Торна мог указать лишь сам Томас, который теперь наверняка числился главным подозреваемым.
Живот Томаса снова показался наружу – полы были недостаточно широки, чтобы завернуться в халат целиком. Томасу оставалось лишь придерживать полы, прикрывая живот и пах. Полгода назад, когда он заказывал этот халат, он еще не располнел так сильно. Он стал налегать на еду по мере того, как до него доходило, что никому не удается найти и убить девчонку. Даже наемникам Кейдена, которые никогда не упускали добычу.
Томас направился к двери. Пусть даже Пайн не отзывался на звонок, от хорошего окрика он подскочит и примчится со всех ног. Покои Регента были не столь просторными, как Королевское Крыло, и слышимость была хорошая. Томас как-то раз попытался перебраться в Королевское Крыло, но Кэрролл и Булава дали ему решительный отпор, и именно тогда он понял, что стражники Королевы никуда не делись и по-прежнему живут в своих казармах, не оставляя напрасных надежд на то, что однажды Королева появится. Хуже того, они принимали новобранцев.
Булава проник в такие глухие трущобы, куда никто кроме него не решился бы залезть, и нашел там Пэна Олкотта, который так ловко управлялся с мечом, что мог бы поступить в Кейден, но предпочел стать стражником, хотя платили за это вдвое меньше. Томас несколько раз лично пытался переманить Пэна и еще нескольких стражников Королевы, но никто из них не хотел работать на него, и он не мог взять в толк, почему, вплоть до самой коронации девчонки. Она была совсем не похожа на него, да и, если уж на то пошло, на Элиссу тоже.
«Папина дочка», – мрачно подумал Томас. Ему было известно, что Элисса трижды делала аборт. К своим чертовым таблеткам она относилась так же небрежно, как и ко всему остальному. Как это похоже на нее – избавиться от троих детей, зачатых от случайных хлыщей, а потом по внезапной прихоти оставить того, от которого будет больше всего неприятностей.
И все же жизнь Томаса до недавнего времени была вполне комфортабельной. В его покоях хватало места для всех стражников и женщин, а также для нескольких слуг. Когда он только поселился в этой части Цитадели, тут было довольно убого, но он сумел приукрасить помещения, развесив повсюду работы своего любимого художника, Пауэлла.
К тому же Пайн раздобыл какую-то густую золотую краску, которая оказалась отличным дешевым способом придать всему королевский лоск. Перейдя под покровительство Красной Королевы, он начал получать от нее все более ценные подарки, которые теперь украшали его покои: статую обнаженной женщины из чистого серебра, темно-красные бархатные занавески, усыпанный рубинами золотой сервиз. Последний особенно радовал Томаса – до такой степени, что он каждый вечер ел из этой посуды. У него был вполне комфортный образ жизни, и ему нравилось, что все находится на своих местах, в пределах досягаемости.
Однако сейчас свет ослепил его, как только Томас открыл дверь. Рассматривая собственную гостиную сквозь прищуренные веки, он поразился.
В первую очередь в глаза ему бросился золотой сервиз, который небрежно складывал в дубовый ящик слуга в белой дворцовой форме. Дворцовую прислугу никогда не пускали в личные покои Регента – умыкнут все, что не прибито. Но сейчас один из них был здесь и суетливо сваливал блюдца в ящик с грохотом, от которого Томаса передернуло.
Потом он заметил и другие перемены. Красные бархатные шторы исчезли со своего места на восточной стене. Окна были широко распахнуты, и сквозь них в комнату лился солнечный свет. Обе золотые статуи, украшавшие дальние углы комнаты, тоже пропали.
