– И куда же ты пойдешь?
– К лорду Перкинсу. Он сделал мне деловое предложение еще несколько месяцев назад.
Вот это предательство! Томас играл в покер с лордом Перкинсом, раз в месяц приглашал его на обед. Этот старик годился Анне в отцы.
– Что еще за предложение?
– Это касается только меня и его.
– Остальные тоже туда отправились?
– Не к Перкинсу. – В голосе Анны зазвучала горделивая нотка. – Он позвал только меня.
– Это временно. Через несколько месяцев я снова буду на троне. Тогда вы все сможете вернуться.
Анна смерила его таким взглядом, будто перед ней был таракан. Назойливое воспоминание все же всплыло на поверхность. Томас сопротивлялся, но оно его захватило. Именно так смотрела на него его мать. Томас и Элисса учились вместе, и учеба тяжело давалась обоим, но сестра понимала больше, так что она продолжала заниматься с гувернанткой после того, как Томас на двенадцатом году просто сдался. Некоторое время мама пыталась говорить с ним о политике, о государственных делах, об отношениях с Мортмином. Но Томас никогда не мог понять вещи, в которых от него требовалось интуитивное понимание, и это выражение в глазах матери становилось все отчетливее. В конце концов разговоры прекратились, и после этого Томас крайне редко видел маму. Ему позволили заниматься тем, к чему он стремился все это время: полдня спать, а потом отправляться в Кишку, кутить. Прошло много лет с тех пор, как кто-то позволял себе смотреть на него с подобным презрением, но сейчас он увидел его снова и чувствовал себя таким же ничтожным, как в детстве.
– Ты правда не понимаешь, да? – спросила Анна. – Она освободила рабов, Томас. Может, ты и вернешься на трон, а может, и нет. Этого я знать не могу. Но никто из нас не вернется к тебе.
– Но ведь вы не были рабынями! У вас было все самое лучшее! Я обращался с вами, как с благородными дамами. Вам никогда не приходилось работать.
Брови Анны взмыли еще выше, лицо ее помрачнело, а в голосе зазвучала сталь.
– Не приходилось работать?! А когда Пайн будил меня в три часа утра, сообщая, что ты готов меня принять, и я шла в твои покои, чтобы ублажать Петру тебе на потеху?
– Но я же платил тебе, – прошептал Регент.
– Не мне, а моим родителям. Ты заплатил моим родителям кругленькую сумму, когда мне было четырнадцать, и я была слишком юна, чтобы соображать, что к чему.
– Но я платил за твою еду, за твою одежду. Хорошую одежду! И дарил тебе драгоценности!
Теперь она смотрела сквозь него. Этот взгляд ему тоже был знаком: так смотрела на него Королева Арла Справедливая последние десять лет своей жизни, и никакие слова не могли заставить ее снова его увидеть. Он стал невидимкой.
– Тебе стоило бы уехать из Тирлинга, – заметила Анна. – Здесь для тебя небезопасно.
– Что ты имеешь в виду?
– Булава теперь капитан ее стражи. Корин сказал.
– И что?
– Ты пытался убить ее. Я бы на твоем месте убралась из страны.
– Это все временно. – Почему никто, кроме него, этого не понимает? Девчонка уже умудрилась настроить против себя и Торна, и Мортмин. Когда поставка не прибудет в Демин, сложно даже вообразить, что случится.
Никто не видел Красную Королеву в ярости, но в ее молчании всегда чувствовался надвигающийся конец света. В памяти Томаса вдруг всплыла картина, пугающая своей реалистичностью: Цитадель в окружении мортийских ястребов, которые снуют повсюду и пикируют на многочисленные башенки, ни на секунду не прекращая охоту.
– Ее голова будет вздернута на стене Демина к концу месяца.
Анна пожала плечами.
– Тебе виднее.
Она пересекла комнату и достала из комода еще одну груду платьев, потом подобрала с пола расческу. Пока он наблюдал за ее спокойными будничными движениями, до Томаса наконец дошел смысл вывороченных ящиков: они все покинули его, они забрали свои вещи! Его грязно использовали.
Возможно, Анна была права. Пожалуй, он мог бы поехать в Мортмин и кинуться в ноги Красной Королеве, моля о пощаде. Она с тем же успехом может отдать его палачу, но попробовать стоит. Но как ему уехать из Цитадели? Там ведь Ловкач, который, кажется, знал все наперед. Каменные стены служили плохой защитой, ибо Ловкач мог проникать в Цитадель, словно призрак. Если Томас попытается пересечь границу с Мортмином, Ловкач наверняка об этом прознает. Томас знал это как свои пять пальцев. Сколько бы стражников он ни взял с собой, однажды ночью он проснется и увидит над собой эту кошмарную маску.
И то при условии, что у него вообще остались стражники. Больше половины полегло при покушении на девчонку. Никто пока не пришел, чтобы его арестовать, что казалось невообразимой удачей. Возможно, они решили, что стражники задумали покушение без его участия. Но теперь, вспоминая полное безразличие в голосе Корина, Томас понял, что дело было вовсе не в этом. Возможно, они все знали, им просто было наплевать.
Анна защелкнула застежки на своем сундуке и посмотрелась в зеркало. Без украшений она казалась Томасу не до конца одетой, но сама она, похоже, осталась довольна своим видом. Заправив за ухо выбившийся локон, она улыбнулась, схватила сундук и повернулась к нему. Глаза ее, казалось, пронизывали его насквозь, и Томас удивился, почему раньше никогда не обращал на них внимания. Они были теплого яркого голубого цвета.
– Я никогда не бил тебя, – напомнил он. – Ни единого раза.
Анна улыбнулась дружелюбной воскресной улыбкой, которая не могла скрыть нечто неприятное, таившееся в уголках рта.
– Одежда, драгоценности, еда и золото – и ты думаешь, что заплатил сполна. Но это не так, Томас, и даже не близко к тому. Но, думаю, ты еще заплатишь.
* * *
Отец Тайлер провел рукой по книжной полке, вышел из тесной, аскетично обставленной комнаты и, шаркая, побрел по коридору. Он вот уже семь или восемь лет страдал от артрита в левом бедре, но не болезнь заставляла его сейчас медлить, отсрочить неизбежное. Его призвали, когда он только сел за обед, состоявший из простой курятины, разваренной до полного отсутствия вкуса. Тайлер никогда особенно не интересовался едой, но в последние два дня он поглощал пищу исключительно по привычке, ощущая во рту лишь привкус пыли.
Сначала он ликовал: ему выпала роль в одном из величайших событий своего времени. В жизни Тайлера было мало примечательных событий. Он вырос в крестьянской семье в Альмонтской долине. Помимо него у отца было еще шестеро детей. Когда ему исполнилось восемь, отец отдал его священнику в счет десятины. Тайлер не был этим особенно расстроен – в их семье еды на всех не хватало.
Приходской священник, отец Алан, был добрым человеком. Ему нужен был помощник, поскольку он сильно страдал от подагры. Он научил Тайлера читать и подарил ему первую Библию. К тринадцати годам Тайлер помогал отцу Алану писать проповеди. Приход был небольшой, семей тридцать, но священник не успевал уделять внимание всем. По мере того как подагра старика обострялась, Тайлер стал все чаще совершать за него обходы, посещая дома прихожан и выслушивая их печали. Когда кто-то из тех, кто был слишком стар или болен, чтобы дойти до церкви, хотел исповедаться, Тайлер принимал исповедь, хотя еще не был рукоположен в сан. Он понимал, что технически это грех, но считал, что Господь не стал бы возражать, особенно когда дело касалось умирающих.
