Внешней связи с Церковью, как и хлысты, беседники не разрывают: усердно посещают богослужения, говеют, с уважением относятся к православному духовенству и т. п. Замечают, впрочем, что, стоя в храме, беседники большей частью спят и громко зевают; некоторые стоят рассеянно, блуждая глазами по сторонам.
По внешнему своему виду беседники ничем не отличаются от хлыстов: мужчины носят белые холщовые или коленкоровые рубахи, шаровары такие же и лапти или туфли, а женщины белые рубахи, синие сарафаны с широкими мышками, беленькие платочки и красные пояски.
Общие замечания о беседничестве
Беседничество представляет собою как бы несколько реформированное и упрощенное хлыстовство и в некоторых пунктах сходится с шалопутством. От хлыстовства оно существенно отличается тем, что не разделяет основного положения в хлыстовских верованиях, именно – учения о предсуществовании душ и их перевоплощении, равно как и учения о воплощении Христа. Вследствие этого беседники совершенно иначе смотрят на своих «дяденек», чем хлысты. По их верованиям, ни Бог, ни Христос не воплощаются своим существом в людей, а только благочестивыми людьми духовно воспринимаются. Как мы видели, беседники не веруют в своих «дядек», как в действительных «христов» или «пророков», а только обозначают их этими названиями по степени их «святости» и нравственного совершенства. Поэтому у них и «богородицами» могут быть мужчины. В этом отношении, отстав от хлыстов, беседники в своих верованиях сходятся с шалопутами.
Иначе, впрочем, и быть не могло. В своем учении о Боге они сделали логически последовательный вывод из посылок хлыстовского вероучения: они пришли уже к явному атеизму или безбожию. «Вне человека Бога нет, учат беседники, его нет даже в храме, когда там не бывает людей». Ясно, что на место Бога здесь поставляется человек. Бытия Бога как существа самобытного и самостоятельного беседники не признают. По этой причине в числе их заповедей уже нет и заповеди, повелевающей веровать в Бога; такой веры беседники требуют только в своих «пророков», «христов», «богородиц», «архангелов», в тех людей, которые ими поставлены на место Бога и которых они зовут «живыми богами» в противоположность богу мертвому, несуществующему. Таким образом, беседникам и нельзя уже было веровать в то, что Бог существом своим вселяется в человека.
Беседники отличаются от хлыстов тем, что хотя и признают важное значение за девством и безбрачием, но не отвергают и брака. У них уже нет заповеди Данилы Филипповича: «Женатые разженитесь», они не требуют, как хлысты, чтобы члены их общины бросали своих жен и расторгали браки. Это объясняется тем, что, по крайней мере, на первых порах существования беседнической секты ее члены не допускали радений и резко осуждали разврат и «свальный грех».
С шалопутами беседники сходятся и в том, что придают особенное значение посту как средству нравственного самоусовершенствования: как шалопуты, так и беседники утверждают, что для достижения божеского достоинства, то есть наивысшего нравственного совершенства, необходимо «залечь на сорокадневный пост». В связи с этим нельзя не отметить еще одной особенности у беседников, которою они отличаются от хлыстов, хотя она, по-видимому, и незначительна. Беседники осуждают всякого рода лакомство, не позволяя даже грызть подсолнухи, хлысты же, напротив, настолько любят сладкое, что простонародье их даже называет «сладкоядцами»; а приходские священники по продаже пряников в сельской лавке узнают о дне хлыстовских радений.
Литература
Урбанский Алексей, свящ. Мое первое знакомство с беседниками (Мисс. обозр. 1900. Сентябрь).
Он же. Беседа со лжехристом беседником (Мисс. обозр. 1904. II).
Он же. К истории секты беседников (Мисс. обозр. 1907 г. № 5, 9).
Кесарев Е., свящ. Беседничество как секта. Самара, 1905.
Монтаны
История секты
Монтанами, или – вернее – монтанистами, называются собственно еретики, появившиеся в Малой Азии (во Фригии и Мизии) во II веке по Р. Х. и быстро распространившиеся оттуда во Фракии, Карфагене, Риме и даже Галлии. Их ересь была осуждена на Первом вселенском соборе. Виновником ее признается бывший языческий жрец Монтан, около 156 года обратившийся в христианство. Он учил, что человек сам по себе может вступать в живое и непосредственное общение с божеством и может удостаиваться восприятия особых даров Св. Духа или харизм, в том числе и пророческого дара, помимо иерархии, таинств и церковных обрядов. Религиозный энтузиазм и экстатические припадки, которыми сопровождалось мнимое получение пророческого дара, составляли характеристическую особенность монтантских религиозных собраний. Сам Монтан был признан Параклетом или Духом Утешителем, которого Господь обещал ниспослать Своим ученикам. Две нер возные женщины, рьяные последовательницы Монтана, Приска или Присцилла и Максимилла, были объявлены пророчицами общины, а все вообще монтанисты только себя считали «святыми» и называли себя не иначе, как «духовными христианами», в отличие от обыкновенных членов Церкви, которых они называли только «душевными христианами».
В 1835 году была обнаружена секта в селе Дубовом Умете Самарского уезда, некоторыми пунктами своего учения напоминавшая древнее еретическое учение монтан, почему местное духовенство и наименовало ее монтанскою, а ее последователей стали звать монтанистами или просто монтанами. Но секта эта имела и много общего с хлыстами, поэтому простой народ обозвал их «вертупами» или «вертячими», «духовидцами», потому что, по их учению, поступившие в секту вместе с тем принимают будто бы в себя Духа Божия и духовно видят Его; «смехо-рыдающими» – потому что в состоянии мнимого одухотворения они впадают в истерику: смеются, восторгаются, рыдают; «духовно оскопившимися», потому что, не оскопляя себя, как делают это скопцы, думают силой духа удержать вожделения плоти; «керженцами» – по месту их особенного распространения; по имени самозваных учителей – секта эта называется «щегловщиною», «никифоровщиною», «кобызовщиною», «ивановщиною» и «таразановщиною»
[77]; в недавнее время последователей и этой секты стали называть «беседниками» и «беседчиками» за их любовь к устроению у себя религиозно-нравственных бесед, конечно, в духе своего лжеучения.
Начало этой секты в селе Дубовом Умете положил крестьянин Василий Белопортков, который переселился сюда из своей родины – села Ичексов Алатырского уезда Симбирской губернии
[78]; из Дубового Умета он уже распространял свое учение по различным селам и деревням. Между прочим, его учением увлеклись две старые девы – помещицы села Базарного Уреня, которые устроили в своем доме даже общину из различных женщин и девиц, жаждавших благочестивых рассуждений и душеспасительного чтения Божественных книг. Отсюда сектантство стало распространяться как среди простого народа, так и среди помещиков, а в особенности среди помещиц не только по всей Самарской губернии, но и далеко за ее пределами. Впрочем, монтаны скоро забыли имя основателя своей секты и стали считать своим первоучителем Василия Никифоровича Щеглова, которого чаще называли просто Никифорычем.
