Пока переполох еще не поднялся, люди в яркой одежде, точно смеясь, бросали высовывавшимся из окон горожанам монеты и самоцветы — горстями, не считая.
— Выбирайте друзей! — кричали некоторые пираты и пиратки. — Выбирайте друзей!
Мальчик не понимал, что значит эта фраза, но чувствовал, что очень не отказался бы дружить с этими красивыми и шумными незнакомцами. Отец — кажется, совсем наоборот: кулаки его крепко сжались, а голос, которым он отдавал приказ выкатить прямо на замковую крышу пушки, звенел и дрожал от злости. На три корабля начали облаву, но они исчезли так стремительно, будто их оснащали не только заморские ракеты, но и заморские системы движения, которые, как говорили, строились на древнем живом огне, секрет которого тамошние жители украли.
Ино так и не смог забыть пиратов. О морских Соколах, Волках и Крысах он стал спрашивать каждого, кто мог хоть что-то рассказать. Отец поначалу не мешал, может, полагая, что врага лучше знать в лицо. Препятствовать он стал позже, когда кто-то из советников повторил ему вопрос юного принца: «Как становятся пиратами?». Ино перестали отвечать, а король-отец, помогая сесть в карету в другой, еще один тот самый день, мягко потрепал принца по волосам с видом, с каким обычно дарил подарки, и сказал:
— Ты хотел узнать, как становятся пиратами, так? Я не знаю. Но я могу показать тебе, как они умирают.
Впервые глядя на болтавшееся в петле тело, с которого кто-то стаскивал камзол, Ино понял, что расколоть чей-то мир — еще легче, чем отправить в вечный сон с помощью простой веревки. Отец, так многому научивший и продолжавший учить, был частью его жизни; пираты — самой жизнью, пусть чужой. Круги сменялись, казни вроде бы стали привычными. Но едва заметная трещинка побежала по тан юного принца. И она становилась всё шире.
Мир распался совсем, когда Ино увидел свой пятнадцатый Большой Прилив и вскоре, кажется, сотую на своей памяти казнь. Всё было, как и обычно: скрип веревки и помоста, молчаливая толпа, монотонное зачитывание приговора. Презрительный плевок, которым осужденный попрощался с жизнью, и его бешеный взгляд из-под алой повязки. И отец, подавшийся в своем кресле чуть вперед.
Синие глаза его горели тогда мрачным удовлетворением, пальцы впились в массивные подлокотники тронного кресла. Потом, став немного старше, Ино часто думал о том, что, возможно, именно такие швэ — а вовсе не проводимые в спальне с матерью — приносили отцу самое сильное наслаждение. Тогда же принц просто смотрел на пирата — красивого, статного, довольно молодого. Может быть, он оставлял среди живых свою возлюбленную, мать, лихую команду или…
— Нет!
Мальчик появился, уже когда опору вышибли из-под ног приговоренного. Принц привычно определил, что сделали с веревкой в этот раз: тело дико, бешено дергалось, руки, которые даже не связали, тянулись к петле и тут же соскальзывали. Да, Ино уже запомнил: руки связывают не всегда. Обычно этого не делают, именно если петля затянута вот так. Чтобы зрелище было ярче и, возможно, дольше.
— Отец!
Хрипы умирающего разносились ясно и остро в безмолвии толпы, и этот вопль — совсем тонкий и слабый — прозвучал почти выстрелом, по крайней мере, у Ино в ушах.
Может, конвойные опешили, может, зазевались, но мальчишка — худой, едва ли увидевший хотя бы десяток Приливов, — взлетел мимо них по деревянным ступеням и ринулся к столбу. Его голые руки вцепились в дергающиеся, молотящие воздух ноги пирата. Он тщетно пытался стать повешенному опорой, дать хотя бы глоток воздуха и продолжал что-то исступленно кричать. Ино не знал, к кому он обращается, — к человеку в петле, к страже, к богам или к зевакам внизу. Но слова — невнятные и перебиваемые слезами — звучали, звучали, звучали, смешиваясь с затихающим хрипом.
Тело обмякло: на этот раз дергалось полторы швэ, всего лишь. Те, кто ставил на большее, проиграл свои варры. Площадь заполнил разочарованный гул.
Один из конвойных, взбежав по ступеням, сгреб мальчика за шиворот и швырнул вниз, в толпу. От падающей фигурки все отступили, как если бы в них бросили загнивающий труп или ядовитую змею. Мальчик упал на каменную мостовую с высоты почти в два собственных роста. Больше он не встал, как оказалось потом, — свернул себе шею.
Ино смотрел на распростертое у ног толпы тело и на другое, болтавшееся на веревке. Смотрел пристально, ничего не говоря и не двигаясь, а внутри поднималось что-то похожее на спазм, хотя, зная, куда едет, он не прикасался к пище ни вчера вечером, ни сегодня утром. И все же нутро скручивало, это не походило на детскую тошноту, накатывавшую, пока зрелище не стало привычным. Что-то другое.
Отец лично выбранил конвой. Было ли это за то, что мальчика вообще пропустили на помост, или за то, что он уснул раньше срока, Ино не знал. Он не проронил ни слова с момента, как толпа начала расходиться, и — это было странным — молчал отец. Глаза оставались застывшими, остекленевшими, как под соляной толщей. Весь путь до замка Альра-Ган длилось безмолвие.
Об этой поездке в карете — последней — Ино тоже вспоминал часто, когда повзрослел. Иногда ему казалось, поговори они тогда, что-то сложилось бы иначе. Но ни один не разомкнул губ. Ино боялся, что, несмотря на голод, его вывернет, хоть желчью. А молчание отца осталось загадкой — тяжелой, нежеланной, гнетущей.
В ту же ночь юный принц навсегда покинул свой замок, свою сестру и своего родителя. Больше всего ему хотелось, чтобы Ино ле Спада да Алари исчез навсегда. И он исчез.
* * *
Как становятся пиратами? Юный Ино так и не выяснил, как ни старался. Поэтому первые его действия были предельно простыми. Очень простыми. До глупости простыми.
Он заявился в «Зеленую рыбину» — портовый трактир на самом отшибе города, где уже не было ни жилых домов, ни верфей, ни даже бараков. Трактир ютился в низкой пробковой постройке меж двумя скалами и имел свою узкую, разваливавшуюся на глазах лодочную пристань. Пиратские корабли там не швартовались: слишком мало места, да и недостаточно далеко от посторонних глаз. Обычно их прятали за мысом, и моряки приплывали на шлюпках — промочить горло и обговорить очередную сделку, вылазку или военный план.
Об этом заведении Ино услышал от одного из старых полководцев отца, с которым был больше всего дружен, — от седого и рассеянного адмирала Ноллака. Тот отличался благодушием и болтливостью, в охотах на Соколов участвовал неохотно и, как иногда казалось принцу, даже в чем-то разделял его восхищение разбойничьей братией. По крайней мере, говорил о пиратах с удовольствием и без какого-либо опасения плохо повлиять на наследника престола.
— Они разные… иные перережут тебе глотку за один неучтивый взгляд, но иные будут считать верным другом до последнего сна, если докажешь, что не трус. Ну а если водятся деньжата, — и того лучше.
Эти слова Ино запомнил. Вряд ли ему — мальчишке — представился бы сейчас шанс доказать храбрость. А вот с деньгами было проще: сбегая, он забрал все, что выдавалось ему на расходы и что он не потратил, и еще несколько дорогих предметов, которых, он знал, не хватятся. Их можно было продать и обменять, чтобы нанять небольшую команду, судно, и…
