В альраганском госпитале лечились только обитатели резиденции и ближнее окружение правящей семьи. Слугам и страже отводились многоместные палаты на втором этаже, господам — одиночные на первом. Кеварро имело смысл искать именно там.
Дуан осторожно заглядывал во все окна подряд. Он не слишком сомневался, что если кто и заметит его, то примет за морок шан’ и спишет на температуру. Тем не менее он старался двигаться бесшумно, а возле нужного проема замер, прислушиваясь, и только потом повторно прильнул к окну.
Комната плохо освещалась, и все же черное тело на белых простынях различить было нетрудно. Король Альра’Иллы постучал ногтем по мокрому стеклу. Фигура советника сначала не шелохнулась, но через четверть швэ Кеварро сел, с явным усилием поворачивая голову. Дуан к тому моменту уже вставил между рамами нож и поддел щеколду; окно открылось. Вскоре он спрыгнул в комнату, бросив сапоги в траве. Не оставлять следов — очередной совет, который он хорошо усвоил.
— Вы… ты… — от удивления Кеварро снова сбился.
Дуан приблизился с самодовольной улыбкой.
— Так или иначе, — я. Просто пришел убедиться, что ты не умер и меня не водят за нос.
Советник откинулся назад. Черные волосы тяжелыми патлами легли на подушку. Дуан всмотрелся в заострившиеся черты лица. Эта заостренность да странный, особенно яркий, почти невыносимый блеск глаз — все, что выдавало болезнь, но выдавало резко, страшно и заметно.
— Я не отниму много твоего времени. Отдыхай, сколько нужно, я ненадолго…
Дуан не стал заканчивать и присел возле низкой кровати на корточки. Улыбка уже сошла с губ и не хотела возвращаться. Взгляд зацепился за пять или шесть банок с какими-то разноцветными пилюлями и порошками, громоздившимися на прикроватном столе. Склянки были небольшими, но почему-то казались огромными, как валуны.
— Признайся мне. — Чуть подавшись навстречу, Дуан заглянул советнику в глаза. — С тех пор, как мы не виделись, с того вечера, ты… ни с кем не трапезничал? Не получал в подарок вина или фруктов? Новых мантий? Не…
— Меня не отравили. — Опустив все вопросы, Кеварро покачал головой. — Я просто…
— Значит, вина моя. — Дуан коснулся черного лба, обжигающего, намного горячее, чем у больных белых. Пальцы непроизвольно отдернулись сами. — О Светлые, зачем ты за мной полез в воду?
— Меня учили, что так нужно делать, если служишь королю. — Кеварро явно увидел выражение, появившееся у Дуана на лице, и слабо усмехнулся. — А сам я знаю, что так поступают ради настоящих друзей.
Дуан закусил губу.
— Я прикажу прислать тебе лучшего вина, погреть его, сдобрить специями. Оно всегда помогает, если хвораешь.
В глазах Кеварро неожиданно появилось лукавое, необычное выражение.
— Ты так уверен в этом потому, что тебе говорил в детстве адмирал Ноллак?
Дуан спохватился и с быстрой лживой улыбкой пожал плечами.
— Трудно сказать. В любом случае, когда выйдешь, я непременно его в тебя волью, чтобы такого больше…
Нуц дернулся, хрипло закашлялся. Звук был надсадный — скребущий и булькающий одновременно. Затряслось все жилистое тело, но стоило протянуть руку, как советник отпрянул и — в коротком перерыве между спазмами — быстро выдохнул:
— Лучше не касайся меня. Отойди.
Дуан послушно отступил. Ему показалось, прошло не меньше швэ, а еще — что после такого кашля горло должно быть разодрано в мясо. Наконец Кеварро снова уронил голову на подушку, прижимая кисть к вздымающейся грудной клетке. Дуан опять приблизился и, взяв со стола пузырек с чем-то жидким, протянул ему. Нуц покачал головой.
— Бесполезно. Ваши лекарства не слишком нам помогают, впрочем, как и наши. Мы просто живем в тепле.
— Хочешь, я разведу тут костер? — попытался пошутить Дуан.
Кеварро улыбнулся, явно чтобы его поддержать, от этого стало только хуже. Король Альра’Иллы, спохватившись, покачал головой.
— Просто велю перенести тебя туда, где есть камин. Прости, надо было сделать это раньше. Я…
Ему вдруг показалось, будто за окном что-то мелькнуло, впрочем, коротким взглядом он убедился, что это был не более чем плод измочаленного воображения. Стекло заливали капли, и все.
— Ино, — прохрипел нуц, — а ты писал… ей?
Понять, о ком советник спрашивает, было нетрудно. Дуан с усилием сделал вдох, вспомнил о красном фонаре над балконом и кивнул.
— Писал. Знаешь, она будет здесь скоро. И… — Вспомнив кое о чем, он зашарил по карманам. — Я знаю, что ты сразу сможешь ей подарить! Она оценит!
Он осторожно вложил в черную руку раковину из нутра шан’ааца. Накануне он хотел выпотрошить ее, оставив только жемчужину, но вспомнил, что тогда она потеряет цвет, и оставил закрытой. Советник сначала разглядывал раковину с удивлением, потом медленно коснулся черно-лиловой перламутровой поверхности пальцем.
— Там…
— Да. Жемчужина. Темная, как ее кожа.
— Кажется, будто специально для нее. Что-то… общее. Благодарю тебя.
Дуан улыбнулся. Он знал, как Дарина любит все блестящее, она не смогла бы устоять. Голос снова попытался пробиться сквозь дождливую тишину:
— Я надеюсь, что я застану ее, пока…
Дуан не осознал, в какое мгновение пальцы до боли впились в спинку кровати, — но они впились так, что затрещали ногти. Кеварро вздрогнул, наверняка заметив обнажившиеся в напряженном оскале зубы. Быстро убрав руку, но сжав ее в кулак, капитан «Ласарры» произнес:
— Что значит «если»? Ты не можешь уснуть, нет. Просто подумай, — губы нервно дрогнули, — сколько советников порадуются этому!
Кеварро смежил припухшие веки. Трудно было даже сказать, понял ли он последние слова. Но неожиданно он снова с усилием посмотрел Дуану в глаза.
— Я еще должен рассказать тебе… должен признаться…
Но король Альра’Иллы уже отступал назад. В коридоре он слышал отдаленные шаги, а внутри ощущал поднимающееся, захлестывающее отчаяние. И то и другое не давало оставаться дольше.
— Тебе больше не нужно пока говорить.
— Ино…
— Отдыхай. Спи. Я еще зайду.
Он произнес это быстро, так же быстро вскочил на подоконник и вскоре, накрепко захлопнув раму, почти рухнул на траву. Он ощутил боль в коленях и руках, ледяной дождь за шиворотом и то, что волосы напрочь закрыли всю видимость. Но в чувство его привело не это, а звук знакомого голоса — слегка заикающегося, но мелодичного и сильного.
— Так-так-так… Ваше. Пиратское. Высочество-Величество.
* * *
Тилманец был в белоснежном плаще, серебряной кольчуге и длинных, остроносых, вычищенных до блеска сапогах. В тонкой руке, унизанной кольцами с красными самоцветами, зажат был кэкр — длинная палка, венчавшаяся круглым куском шкуры какой-то морской твари. По краям этого натянутого на рыбьи кости купола стекала дождевая вода, одежда же оставалась сухой. Кольца блестели серебром; сильбурры и сильданны в них сияли.
