В гостиницу они ввалились в горнолыжных ботинках. Две пары лыж нес Илья, Настя с четырьмя лыжными палками в руках плелась за ним.
Собирались они недолго, быстро приняли душ, побросали вещи в объемную спортивную сумку, и ровно в девятнадцать ноль-ноль Илья отдал ключи от номера администратору.
«Нива» стояла на стоянке в тридцати метрах от гостиницы, и, заняв свои места — Илья за рулем, Настя рядом, — они отправились в альплагерь «Эльбрус». По дороге Илья рассказал ей, как почти двадцать лет назад он получил в этом альплагере значок «Альпинист СССР».
— Омрачила мне это событие, правда, одна весьма неприглядная история. Из Харькова я был в группе новичков один, и инструктор почему-то назначил именно меня старшим отделения. Остальные одиннадцать альпинистов были из Макеевки. Так вот, после зачетного восхождения на вершину Виа-Тау к нам подошла группа австрийских альпинистов, и, став на ночевку, они оставили ледорубы возле палатки. Я сразу заметил, как мое отделение завистливо косилось на австрийское снаряжение, но не придал этому особого значения. Ночью слышу, макеевская братва стала собираться «на дело» — мол, возьмем по-тихому у австрияков ледорубы, припрячем их, а потом, когда все утихнет, за ними вернемся. Я, как староста отделения, сказал им просто — вы никуда не пойдете. Ослушаться они не рискнули, и им осталось только дуться на меня за сорванный «верняк» до самого отъезда. Ну вот, собственно, и вся история, — закончил свой рассказ Илья.
Ехать до альплагеря оказалось недалеко, и уже через двадцать минут «Нива», попетляв на горной дороге, уверенно въезжала на его огороженную невысоким забором территорию.
С первой же минуты Илью поразила необычная для альплагеря тишина. Окна светились почти во всех домиках, и эта мертвая тишина была более чем странной. Илья закрыл машину и направился с Настей по центральной аллее к главному зданию, в котором располагалась столовая. Он сразу обратил внимание на то, что флаг альплагеря приспущен. Навстречу, понурившись, шел начальник учебной части альплагеря Паша Мартынов. Узнав Илью, он без приветствия молча протянул ему руку. То, что в горах случилась беда, Илья понял и без лишних слов…
— Кто?.. — спросил он.
— На Ушбе погиб Роман Голощапов с командой… Большаков, Полянин, Степаненко, разбились все… Спасотряд выходил час назад на связь, машина с телами всех четверых уже в пути…
— Лавина?
— Нет, скорее всего — срыв на льду, потому что все были в «кошках»… Хотя всей правды, очевидно, никто никогда не узнает. На тела наткнулись случайно, они лежали в стороне от маршрута… — Мартынов устало посмотрел на стоящую рядом с Ильей Настю. — Да что мы тут стоим, твоя супруга, наверное, уже замерзла, пройдемте пока ко мне, а там я придумаю, куда вас поселить, — предложил он.
— Нам нужно место только до утра. Завтра мы уезжаем домой, — произнес Илья, пытаясь осознать услышанное.
Настя, застыв, слушала негромкий разговор альпинистов. Затем они еще долго сидели у Мартынова. В тесной комнате собрались почти все альпинисты, не задействованные в спасательных работах. Пили чистый спирт, вспоминали друзей и пройденные маршруты. Приглушенно звучала гитара. Хриплые, нестройные голоса пели альпинистские песни Юрия Визбора, Владимира Высоцкого — «Горы знают: к ним пришла беда…» — и Настя поняла, что даже эта трагедия не станет препятствием для будущих восхождений. Никто из альпинистов не проклинал коварные горы, отобравшие жизнь у полных сил молодых парней, никто никого ни в чем не винил, и когда ближе к полуночи альпинисты стали планировать на ближайший сезон прохождение рокового маршрута — это уже было выше ее понимания.
Альпинизм — спорт, безусловно, прекрасный, но она считала, что если на одну чашу весов поставить все его достоинства, а на другую — жизнь, то вторая чаша перевесит все аргументы в пользу альпинизма, какими бы убедительными они ни казались, и даже самые выдающиеся альпинисты мира не застрахованы от поджидающих их на маршруте роковых случайностей и запредельных ситуаций.
Под утро на столах, вынесенных из столовой, установили четыре цинковых гроба. Прощаться с альпинистами пришли все, кто находился в этом ущелье. Траур был объявлен и в соседнем альплагере «Шхельда». После салюта из ракетниц гробы с телами погибших погрузили на грузовик, и он, вздрогнув, тронулся, увозя их в последний путь…
Через полчаса из «Эльбруса» выехали на своей «Ниве» и Илья с Настей. На обратном пути «Chevrolet NIVA» их не подвела, и они благополучно вернулись в Харьков, где их уже ожидал Ренат Лапшин, прилетевший с Корсики проститься с альпинистами, с которыми он в свое время ходил в одной связке.
После церемонии прощания, состоявшейся в Молодежном парке, гробы с телами погибших на Ушбе альпинистов их друзья на своих плечах понесли на городское кладбище. Ренат тоже принял участие в этой траурной процессии, но на само кладбище заходить не стал. На этом кладбище его самого заочно похоронили шестнадцать лет назад, и Илья предупредил Рената, что на памятнике пяти альпинистам, погибшим в 1984 году на пике «Безымянном», до сих пор висит бронзовый барельеф, под которым золотыми буквами было начертано: «Ренат Лапшин. 21.03.1961 г. — 09.08.1984 г.». Дабы не ставить в неловкое положение своих друзей-альпинистов, не удосужившихся его «воскресить», Ренат ушел с похорон по-английски, не прощаясь.
Настя в этот день вообще осталась дома. После трагедии на Ушбе она не могла отделаться от мысли, что, поддайся тогда Илья на уговоры Романа поехать с ним в горы, сегодня она была бы вдовой. Она и раньше считала, что альпинизм — это совершенно бессмысленный риск, а теперь, когда погибли его друзья, не разрешала ему даже заикаться при ней о горах. На что Илья ей ответил, что любит горы не только за их ослепительную красоту. Стоя на вершине, ты не только выше облаков — выше собственного страха и слабости. Ведь альпинисты ходят в горы и для того, чтобы подбодрить тех, кому тяжело, подставить плечо товарищу, помочь уставшему, уберечь своего партнера по связке от летящего камня или лавины. Доводы Ильи о том, что, если бы он пошел с Романом на Ушбу, с ребятами ничего бы не случилось, на нее не действовали.
Вернувшийся с похорон Ренат сказал, что Илья просил ей передать, чтобы она к ужину его не ждала — он вместе со всеми поедет на поминки в альпклуб, и насколько долго все это затянется, он не знает. Ренат же должен был улететь сегодня в полночь, и перед вылетом он рассказал Насте, как оказался у моджахедов. Настя была первой, кому он наконец решился рассказать свою афганскую историю. О том, как он, заблудившись на спуске с вершины, оказался в полевом госпитале афганских моджахедов, Ренат не помнил. В мозг лишь врезалась вспышка от выпущенной с советского вертолета ракеты. С тяжелейшим ранением в голову он месяц провалялся на больничной койке, и первым, кого он осознанно увидел, была девчушка-санитар. Красавица таджичка из Хорога по имени Зухра самоотверженно ухаживала за ним, и взорванная ракетой память по капле возвращалась к нему. Узнав, в какой переплет он угодил, Зухра сочувствовала Ренату, но наотрез отказалась помочь ему сбежать к своим. Для нее советские войска в Афганистане давно уже перестали быть своими.
