Лучшее доказательство этого — агора в древних Афинах. Пожалуй, это самое сложное и революционное общественное пространство в истории, но по его внешнему виду этого не скажешь. Агора представляет собой обширную площадь неправильной формы — что-то вроде ромба, — обрамленную с трех сторон стоями (длинными низкими зданиями с колоннадами). Прямо на ней располагалось несколько древнейших памятников и храмов, а посередине проходила дорога к главному культовому центру
Афин — Акрополю. Тут и там в окружении утоптанной земли имелись купы дававших тень платанов. Продовольствие и другие товары продавались с лотков под открытым небом, причем для каждого продукта отводилась особая территория, так что афиняне могли сказать: «Я спешу к вину, оливковому маслу и горшкам» или «Я прошелся по чесноку, луку и благовониям, а затем отправился к духам»20.
Считалось, что на агоре полно мошенников: по выражению историка Р.Э. Уичерли, торговцы рыбой устраивали покупателям «греческий вариант Биллингсгейта», обрушивая на них колоритный поток божбы и брани, призванной сбить клиентов с толку и не дать им заметить, что товар на лотках уже подтух21. Кроме того, агора славилась ораторским искусством. Там регулярно выступал Сократ, собиравший на своем излюбленном месте — возле торговцев снедью и ростовщиков — толпы людей, жаждавших услышать его мнение по животрепещущим вопросам. На агоре все время что-то происходило, поэтому мужчины и женщины часто отправлялись туда на вечернюю прогулку — прицениться к товарам на лотках, зайти в винную лавку, послушать ораторов или просто побродить по площади. Слово «агора» происходит от древнегреческого «агейро» (собираться), а глагол «агоразейн» мог значить «посещать агору», «делать покупки на рынке» или (самое колоритное) «околачиваться на агоре». Подобная смысловая множественность говорит о том, что агора представляла собой нечто куда большее, чем продовольственный рынок. Это был храмовый комплекс, суд, общественное пространство — и центр афинской демократии. Именно здесь, на площади, усеянной выплюнутыми виноградными косточками и гниющими рыбьими головами, граждане Афин собирались, чтобы обсудить государственные дела и принять решения открытым голосованием22.
Из-за этой причудливой смеси еды, политики и философии агора была излюбленной мишенью комических поэтов — эстрадных сатириков той эпохи. Весьма типичен такой пассаж из Евбула: «В Афинах все продается в одном месте: инжир, судебные повестки, виноград, репа, груши, яблоки, свидетели, розы, мушмула, рубец, медовые соты, горох, иски, молоко, мирт, приспособления для выбора судей по жребию, ирисы, бараны, водяные часы, законы, приговоры»23.
По мнению Аристотеля, тот факт, что политическая жизнь Афин проходила в столь приземленной обстановке, противоречил высоким идеалам полиса24. Он призывал выделить для продовольственного рынка отдельное место, как это уже было сделано в некоторых греческих городах, но эти предложения остались гласом вопиющего в пустыне. Афинянам, похоже, агора нравилась такой как есть25.
Сегодня нам кажется странным и удивительным, что политическая жизнь Афин проходила на рыночной площади, но для общества, где политика была эквивалентна философскому призванию, это было более чем уместно26. Где же еще обсуждать человеческую жизнь, как не в самой ее гуще? Древние греки не грезили о башнях из слоновой кости: частная жизнь называлась у них «идиос» и господствовала только в изолированном мирке идиота27. Подлинным призванием цивилизованного человека была общественная деятельность, «праксис», и агора служила для нее лучшей ареной. Именно там воплощались в жизнь идеализированные принципы греческого театра — трагическое, сатирическое и комическое. Агора, что бы не думал о ней Аристотель, была столь же важна для функционирования афинской демократии, как и продававшаяся там еда — для людей, которые ею питались. Это было совместно обговоренное пространство — место, где разворачивалась драма человеческого бытия со всеми его триумфами, хаосом и непрочностью.
КОМИЧЕСКИЙ РЫНОК
По разнообразию смыслов агора не знала себе равных, но одна ее черта характерна для всех рынков — это комический потенциал. По природе своей рынок — не только политическое, но и комическое пространство: представления и пародии, ругательства и остроты для него столь же характерны, как речи и скука для парламента. В прошлом рынки служили для городов предохранительным клапаном, местом, где можно было расслабиться и позабыть свои печали. В христианских городах эта их роль с особой наглядностью проявлялась во время карнавалов — праздников раблезианского излишества, отмечаемых по всей Европе в последние недели перед Великим постом, когда телесным радостям давалась поблажка перед долгим воздержанием. На карнавале переставали действовать все табу: короли и нищие бродили по городу в костюмах шутов и епископов, люди менялись одеждой, мужчины облачались в женские платья (и наоборот), а лица прятались за гротескными масками с известно что обозначавшими длинными носами. Нарушение правил приличия в эти дни считалось хорошим тоном: люди заявлялись в дома незнакомцев, обменивались оскорблениями, бегали по улицам, лупя друг друга надутыми свиными пузырями, швырялись друг в друга мукой, засахаренными фруктами и яйцами28. Как видно из самого названия праздника, «карнавал» происходит от латинских слов carnis (мясо) и levare (удалять) — мясо играло в нем центральную роль. Заключительный пир в Жирный вторник один англичанин XVII века описывал так: «Время, когда пищу жарят и парят, пекут и подрумянивают, варят и тушат, режут, рубят, шинкуют, поглощают и пожирают в таких количествах, что, можно подумать, люди хотят набить утробу едой на два месяца вперед или запастить в собственном брюхе провизией на дорогу до Константинополя, а то и до Вест-Индии»29.
Ключевую роль в организации праздника часто играли гильдии мясников: они устраивали игры, состязания и процессии вроде той, что состоялась в Кенигсберге в 1583 году — 90 мясников пронесли по городу гигантскую колбасу весом в 200 килограммов. Этот исполин, как и свиные мочевые пузыри, воплощал в себе множество смыслов, связанных с мясом: плотоядность, плотские побуждения, бойню. На карнавале главные роли делили между собой еда, секс и насилие, смешивая воедино все плотские удовольствия и опасности. В это время часто устраивались свадьбы, а также не столь возвышенные церемонии: в Германии, например, существовал обычай запрягать незамужних девушек в плуг, чтобы они на глазах у всех «пахали» рыночную площадь — с чем именно ассоциировался этот процесс, тоже можно не пояснять30.
В книге «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» историк общества Михаил Бахтин отмечал, что карнавал воплощает собой смеховой ритуал: древнюю традицию, в рамках которой «серьезный и смеховой аспекты божества, мира и человека были, по-видимому, одинаково священными, одинаково, так сказать, „официальными"»31. Иными словами, карнавал был торжеством «другого» — всего того, что подавлялось в повседневной жизни. Покровы городской утонченности спадали, обнажая гротескное подбрюшье этой жизни, а плотские бесчинства прославлялись как неотъемлемая часть чередования жизни и смерти: «...Совокупление, беременность, родовой акт, акт телесного роста, старость, распадение тела, расчленение его на части и т.п., во всей их непосредственной материальности, остаются основными моментами в системе гротескных образов. Они противостоят классическим образам готового, завершенного, зрелого человеческого тела, как бы очищенного от всех шлаков рождения и развития»32.
