Но ниже уже нет ничего, кроме смертного и тленного, за исключением душ, милостью богов данных человеческому роду; выше Луны все вечно. Ибо девятое светило, находящееся в середине, – Земля – недвижимо и находится ниже всех прочих, и все весомое несется к ней в силу своей тяжести“.
С изумлением глядя на все это, я, едва придя в себя, спросил: „А что это за звук, такой громкий и такой приятный, который наполняет мои уши?“ „Звук этот, – сказал он, – разделенный промежутками неравными, но все же разумно расположенными в определенных соотношениях, возникает от стремительного движения самих кругов и, смешивая высокое с низким, создает различные уравновешенные созвучия. Ведь в безмолвии такое вращение возбуждаться не может, и природа делает так, что все, находящееся в крайних точках, дает на одной стороне низкие, на другой высокие звуки. По этой причине вон тот, наивысший небесный, круг, несущий на себе звезды и вращающийся более быстро, движется, издавая высокий и резкий звук; с самым низким звуком вращается этот вот, лунный и низший, круг; ведь Земля, девятая по счету, всегда находится в одном и том же месте, держась посреди мира.
Но восемь путей, два из которых обладают одинаковой силой, издают семь звуков, разделенных промежутками, каковое число, можно сказать, есть узел всех вещей. Воспроизведя это на струнах и посредством пения, ученые люди открыли себе путь для возвращения в это место – подобно другим людям, которые, благодаря своему выдающемуся дарованию, в земной жизни посвятили себя наукам, внушенным богами. Люди, чьи уши наполнены этими звуками, оглохли. Ведь у нас нет чувства более слабого, чем слух. И вот там, где Нил низвергается с высочайших гор к так называемым Катадупам, народ, живущий вблизи этого места, ввиду громкости возникающего там звука лишен слуха.
Но звук, о котором говорилось выше, производимый необычайно быстрым круговращением всего мира, столь силен, что человеческое ухо не может его воспринять, – подобно тому как вы не можете смотреть прямо на Солнце, когда острота вашего зрения побеждается его лучами“.
Изумляясь всему этому, я все же то и дело переводил взор на Землю».
Чему же учит нас сон Сципиона?
Его ценность несколько ограничена из-за того, что платоновское и аристотелевское учения в нем представлены в пересказанном, а не оригинальном виде. «Сон», само собой разумеется, вымышленный, его «техника» тоже заимствована у Платона, из его одноименного трактата о государстве. Речь в нем идет о Памфилии Эре, который погиб на войне, но через двенадцать дней вернулся на землю и рассказал о своих переживаниях в потустороннем мире. Конечно, Цицерон, как и все люди в то время, не ведал, как на самом движется Земля, ведь Галилей появился на свет лишь через полтора тысячелетия. Но изображение Цицероном Вселенной могло бы принадлежать и современному космонавту. Цицерон рисует удивительные картины, частично навеянные преданиями, частично порожденные его собственной фантазией. Например, звезды, имеющие форму шара, которые в реальности во много раз превосходят Землю в размерах, – откуда было об этом знать Цицерону при тогдашнем состоянии астрономии? А душа, для которой за пределами телесной «тюрьмы» не существует ни пространства, ни времени, становится сопричастной к одновременному видению всех шарообразных форм! Действительно ли речь здесь идет о «шарах», большого значения не имеет (для поборников точности до мелочей скажем: на самом деле Земля – вращающийся эллипсоид!). Насколько же воззрения Цицерона о жизни после смерти совпадают с антропософскими и теософскими представлениями!
Мы не будем приводить все эти звуковые шкалы, в которых греческие метафизики – а также Цицерон, опиравшийся на идеи Платона, – установили интервалы между отдельными планетами. Последовательность изменчива, иногда даже имеет место частичная перестановка. Эти многочисленные планетарные звуковые ряды отображают попытки измерить непостижимую Божественность гармоничного порядка земными, слишком человеческими мерками и спроецировать неземное на земную плоскость. Нам прежде всего важна сущность вещей, то «общее», которое скрывается за «частным» символического процесса. И именно Цицерону принадлежит высказывание, что звук звездных орбит «воспроизвели на струнах и в песнопениях ученые люди». Не соответствует ли это по содержанию приведенному гимну Пиндара: «Знаку твоему покорны певцы…»? Даже если это воззрение, в том виде как оно воспроизведено в «Сне Сципиона», оригинальной мыслью Цицерона не является, то, что он в духе Платона характеризует земную музыку как подражание небесной гармонии, оказало огромное влияние на все Средневековье, а глубокий смысл этой идеи пока еще не нашел должной оценки у авторитетных ученых. Ведь в противном случае такой сведущий специалист, как Юлиус Штенцель, едва ли позволил бы себе сделать следующее замечание: «Чрезвычайно убедительным и волнующим подтверждением моих заключительных слов является приведенная в конце точка зрения „Топлица“: „Должна ли гармония сфер, в которой планеты водят свой хоровод, быть великой теорией, отражающейся в земной гармонии звуков и ритмов? В таком случае учение Евдокса о гомоцентрических сферах могло бы нам принести новые разъяснения о значении нашего места“» [42, с. 184].
Что ж, гомоцентрические сферы Евдокса могли бы быть столь же мало «убедительны и волнующи», как системы гармонии сфер. Астроном и математик Евдокс, живший во второй половине IV столетия до Р. Х., объяснял разнообразные и возвратные движения планет тем, что каждая планета состояла из одновременно вращающихся вложенных одна в другую сфер, имеющих общий центр, но по-разному расположенные полюса и собственные оси, в противоположность незыблемо фиксированной Оси мира». Таким способом он пришел к выводу о существовании как минимум двадцати семи сфер. В дальнейшем его идеи развивались Аристотелем, а затем были заменены Птолемеем учением об эпициклах (вспомогательных окружностях). Но эти рассуждения уводят нас в область, лежащую в стороне от выбранного нами пути.
Вернемся лучше к нашему ученому юному другу, который размышляет в своей башенной комнатке над симфонией небесных сфер и с отчаяния, наверное, сломал уже несколько гусиных перьев, потому что ему недостает подходящих цитат из Раннего Средневековья. Немного поможем ему выйти из затруднительного положения, но прошу: не забывайте про доказательство того, что именно дух Цицерона сделал привлекательными для Запада идеи древних!
Тогда, пожалуй, студенту лучше всего обратиться к уже упомянутому Аристиду Квинтилиану, выдающемуся греческому ученому, жившему на Римской земле. О нем почти ничего не известно, даже годы его жизни точно не установлены. Предположительно он занимался научной деятельностью примерно в 100 г. и начале II в. н. э. Мы располагаем единственным написанным им аутентичным учебником музыки, относящимся к античной культуре [82]. В нем важное место занимают «учение о природе», «учение о бытии» и «учение о мировой гармонии». Мысли, которые излагает Квинтилиан, опираясь на Платона и греческих философов, говоривших о гармонии, не совсем новые, однако ему удается придать им интересную форму, изобилующую глубиной и основательностью. Он постоянно подчеркивает человеческую недостаточность, «бессилие материи», которое не позволяет нам получить духовный доступ к потокам энергии во Вселенной. Квинтилиан говорит о «Божественно-возвышенном и таинственно-невыразимом учении» [Там же, с. 321], указывая на несовершенство земного подражания Божественным образцам. «Итак, утверждение, что, хотя музыка имеет точно такое же происхождение во Вселенной, как и все остальные вещи, из-за смешения с физической материей она утратила присущую числам точность и наивысшее величие, тогда как в неземных регионах она (музыка) звучит гармонично и правильно, вполне достоверно». Он указывает, что мировые тела, движущиеся с большой скоростью, должны вызывать сотрясение эфира. Однако наш слух непригоден для восприятия этих звуков. Но для «лучших из тех, кто не делал людям плохого», звук приближается к границам их слуха. И как посвященный способен видеть присутствие Божественных фигур, «точно так же он может слышать рокот Вселенной. Но своими силами мы этого сделать не можем, и к тому же это абсолютно недостижимо для недостойных людей. Но знающие и всерьез стремящиеся люди, хотя и редко, все же удостаиваются такой чести и такого счастья со стороны высших сил» [81, с. 345 и далее].
