– Конечно, съездим! В воскресенье и поедем.
На десятый день знакомства со столицей Франции Клопп взбунтовался:
– Что хочешь со мной делай, Настя, а сегодня я из номера не выйду. Меня уже ноги не носят.
– Ты с ума сошел? У нас только четыре дня осталось, а мы и половины из намеченного не осмотрели! На сегодня я Монмартр запланировала: Сакре-Кер, Мулен-Руж. К тому же в воскресенье я одна вынуждена была по городу ходить, когда вы с Мечиславом Николаевичем на кладбище ездили. Так что не дури, Ося, и собирайся, дома отдохнешь.
– Это когда же я отдохну? Мне на следующий день по приезде на службу. С корабля, как говорится, на бал.
– Вот на корабле и отдохнешь. Целые сутки можешь вообще с кровати не вставать, я прикажу тебе обеды в каюту носить.
– Нет, Настя, нет. Если я сегодня куда-то пойду, то завтра вообще не поднимусь. У меня ноги опухли, в ботинки не помещаются. Да и от соборов и дворцов этих я уже устал. Они у меня в голове все перепутались. Давай устроим перерыв, полежим, газеты почитаем, а?
Губы баронессы фон Клопп задрожали, на глазах появились слезы.
– Боже мой! Дикарь, сущий дикарь. Как был лаптем тульским, так и остался, никакая Европа его не берет. Я тридцать лет в Париж стремилась, а он мне предлагает в номере сидеть и газеты читать!
Крупную семейную ссору предотвратил громкий стук в дверь.
– Антре! – крикнул Клопп.
В номер вошел улыбающийся Кунцевич.
– Доброе утро, Анастасия Александровна. – Поцеловав баронессе ручку, Кунцевич поздоровался с Осипом Григорьевичем. – А я, когда к вам шел, сомневался, встали ли вы или еще почивать изволите. Сначала хотел визитную карточку с коридорным послать, но потом все-таки решился лично явиться и вижу, что не прогадал.
– Это мы еще сегодня проспали, а так каждый божий день в семь утра встаем, – проворчал Клопп. – Я дома на службу позже просыпаюсь.
– В семь утра! Это за какой же такой надобностью?
– А это для того, чтобы как можно больше времени осмотру города посвятить. Завтрак глотаем, и бегом! Так до вечера и бегаем, без всякого обеда. По тридцати-сорока верст в день делаем, как почтовые лошади.
Баронесса вспыхнула:
– Если бы ты мог меня сюда каждое лето возить, мы бы так не бегали. Мне, Мечислав Николаевич, теперь как можно больше хочется увидеть, потому что, – она уничижающе посмотрела на мужа, – в Париж я, скорее всего, никогда не вернусь, с его-то доходами.
Кунцевич улыбался все шире:
– Желание похвальное, Анастасия Александровна, но в любом, даже самом приятном времяпрепровождении иногда нужно делать перерыв. Иначе быстро насытитесь и потеряете остроту вкуса.
– Парижем насытиться невозможно, – твердо заявила мадам фон Клопп.
Кунцевич сочувственно посмотрел на ее супруга и вздохнул, но тут же опять повеселел.
– В день вашего приезда я обещал каждое воскресенье сопровождать вас в ваших экскурсиях по городу. К сожалению, в прошедший выходной мне свое обещание выполнить не удалось – мы с вашим супругом отлучались из города. Зато сегодня я совершенно свободен и к вашим услугам. Скажите, мадам, а нет ли у вас желания познакомиться с нашими литераторами?
– С литераторами! – ахнула баронесса. – С кем именно?
– В то место, куда я намерен вас пригласить, много кто захаживает. Куприн, например. Я приятельствую с господином Ходасевичем и его супругой, мадам Берберовой. Сегодня зван к ним на обед. Милости прошу со мной.
– Вы знаете Ходасевича? Боже мой! – Баронесса аж захлопала в ладоши. – Я обожаю его стихи:
В моей стране – ни зим, ни лет, ни весен,
Ни дней, ни зорь, ни голубых ночей.
Там круглый год владычествует осень,
Там – серый свет бессолнечных лучей.
Но… – в голосе Анастасии Александровны засквозило разочарование, – вас звали, а нас-то нет…
– О, на этот счет не извольте беспокоиться, у них без церемоний. Проходной двор-с.
– А во сколько надо быть?
– В пять.
– В пять! А мне совершенно нечего надеть. Ося, мне надобно в магазин, срочно.
Кунцевич притворно вздохнул:
– А вот тут я вашим чичероне быть не смогу. Совершенно не знаю, где лучше покупать дамские наряды. Давайте поступим так: сейчас я телефонирую Татьяне Федоровне, мы возьмем такси, поедем ко мне, заберем ее, и она сопроводит вас по магазинам.
– Будет ли это удобным? Может быть, у Татьяны Федоровны на сегодняшний день другие планы?
– Никаких планов у нее нет, а по магазинам она ходить обожает.
– Ну что ж, тогда мы с удовольствием принимаем ваше предложение. Осенька, ты денежек дай мне, пожалуйста.
Четыре следующих часа Кунцевич и Клопп провели в одном премиленьком кабачке на rue de Rivoli, рядом с Grand Magasin du Louvre, в котором Анастасия Александровна с помощью мадам Кунцевич все это время выбирала себе наряд. Помощнику комиссара нарвской сыскной полиции наконец-то удалось вдоволь напробоваться французского вина. Впрочем, к пяти вечера он практически протрезвел.
Берберова долго и бесцеремонно смотрела на Клоппа, а потом спросила:
– Скажите, а как вас угораздило поступить в полицию? Там же служат одни… плохие люди. А вы на плохого человека не похожи.
– Спасибо. Только отчего вы считаете, что в полиции нет хороших людей? Вы часто имели дело с полицейскими? – Клопп поставил недопитый бокал на ручку кресла и также бесцеремонно уставился на Нину Николаевну.
– Нечасто, но имела. И определенное впечатление составила.
– Что же, и обо мне у вас негативное впечатление? – с обидой в голосе спросил сидевший рядом Кунцевич.
– А в вас, Мечислав Николаевич, я до сих пор так до конца и не разобралась, – ответила Берберова, обворожительно улыбаясь. – Ну так что вы мне можете сказать, милостивый государь? – вновь обратилась она к Осипу Григорьевичу.
– В любом государстве люди, даже самые законопослушные, относятся к полиции предвзято. Мы же в какой-то мере ограничиваем каждого человека. А кому понравится тот, кто его в чем-то ограничивает? Да, и если честно сказать, очень много поводов мы, полицейские, даем для того, чтобы к нам плохо относились. Не знаю, как во Франции, а в России среди полицейских мздоимство и лихоимство всегда цвело пышным цветом. А что касается вашего вопроса, то на него у меня несколько ответов. Дело в том, что в полицию я «попадал», как вы изволили выразиться, не один раз, а целых четыре. И всегда по разным причинам. Первый раз – по нужде, исключительно ради куска хлеба, второй – потому что служба мне эта тогда очень нравилась, третий – против своей воли, по мобилизации, ну а четвертый – и из-за нужды, и из-за любви к ремеслу сыщика.
