Допрос шофера такси много не дал. Он припомнил, что отвозил постояльца Пишона на Северный вокзал. Там пассажир расплатился, позвал фактора и удалился восвояси. С Северного вокзала ежедневно уезжало огромное количество пассажиров, поэтому искать носильщика, помогавшего нести багаж Левенталю, казалось занятием бесполезным. Но Кунцевич настоял на том, чтобы всех их опросили. Инструктируя инспекторов, он попросил их особенно подробно расспрашивать носильщиков о тех пассажирах, которые внезапно передумали уезжать. Кроме этого, сыщик надеялся, что в поисках беглого каторжника поможет его портрет, нарисованный со слов Эмилии полицейским художником.
Никто из артели ни по словесному портрету, ни по рисунку не узнал Левенталя.
– Месье инспектор, я смотрю не на лица, а на багаж, – отвечали носильщики.
Пассажира, раздумавшего уезжать, тоже никто не припомнил.
Кунцевич с Себилем сидели на открытой веранде кафе и пили бордо.
– А они точно всех опросили?
– Слава! – с упреком ответил начальник французских сыщиков. – За своих людей я ручаюсь, они опросили всех.
Надворный советник барабанил пальцами по столу.
– Нет, не мог он уехать в Россию, делать ему там нечего.
– Ему вовсе не обязательно было уезжать в Россию. С Северного вокзала можно уехать в сотню мест. В Берлин, например.
– Можно. Но я чувствую, что он в Париже. Сердцем чувствую. У меня за годы сыскной службы особое чувство выработалось, и оно меня еще никогда не подводило. Зачем ему уезжать, Жюль? Он здесь живет довольно давно, имеет связи, имеет деньги, раз позволяет себе платить за гостиницы. А для переездов из страны в страну нужен паспорт. Зачем лишний раз предъявлять властям подложный вид? Да и боится он быть узнанным на границе. Он, как любой обыватель, переоценивает наши возможности. Наверняка думает, что каждый полицейский и таможенник Европы хранит в нагрудном кармане своего мундира его фотографию. Нет, не уезжал он.
– Значит, будем искать, что нам еще остается делать.
– А где можно раздобыть списки носильщиков? Как ваши люди определили, что опрошены все?
– Списки мы взяли в профсоюзе.
– У вас что, все носильщики – члены профсоюза?
– Ну да, а как иначе?
– Может, у вас и в полиции есть профсоюз?
– Пока нет, но мы думаем над этим.
– Совсем вы в своей Европе с ума посходили. Может быть, и для блядей скоро профсоюз устроите?
Себиль рассмеялся:
– Эка ты хватил!
– Жюль, одолжи мне список носильщиков, пожалуйста.
Следующие три дня Кунцевич провел на вокзале. Вместе с ним ходил один из людей Себиля. Инспектор показывал факторам свой значок, а Кунцевич задавал вопросы. Отвечали носильщики с явной неохотой. Каждому из них Кунцевич показывал портрет Левенталя и обещал награду в двадцать франков за любые сведения о нем. Услыхав о награде, носильщики становились словоохотливее, начинали внимательно разглядывать рисунок, но вновь, уже с явным сожалением, пожимали плечами. Последний вопрос, который задавал им Кунцевич, французскому коллеге явно не нравился:
– Месье, а вас уже спрашивали полицейские об этом господине?
– Да, спрашивали, и я им рассказал ровно то, что и вам.
Когда они отошли от очередного артельщика, француз спросил:
– Вы нам не доверяете, месье?
– Доверяй, но проверяй, – ответил ему Кунцевич по-русски, ставя галочку напротив еще одной фамилии из списка.
В конце третьего дня он неожиданно услышал «нет» в ответ на последний вопрос:
– Никто меня об этом господине не спрашивал, – сказал здоровяк-носильщик, уставившись на рисунок.
Надворный советник, уже поставивший галочку напротив фамилии носильщика, уронил карандаш.
– А вы последние пять дней были на службе? – голос у Кунцевича немного дрожал.
– Нет, месье, мы с Анри только позавчера вернулись из деревни. Наша сестра выходила замуж, месье, и мы отпрашивались у артели на три дня.
– А Анри, стало быть, ваш брат?
– Да, месье, родной брат.
– А где его можно найти?
– Он сегодня выходит в ночь, значит, спит дома.
– Будить я его не буду. Когда он начинает работать?
– В восемь, месье. Я закончу, а он начнет.
– Не могли бы вы меня с ним познакомить?
Анри долго вертел в своих лапищах рисунок и в конце концов сказал:
– Кажется, видел я этого господина, месье.
– Расскажите, пожалуйста, о нем поподробнее. Где вы его видели, когда?
– С неделю назад. Я дежурил днем. Стоял у входа на вокзал, со стороны улицы. Подъехало авто, из него вылез этот месье и позвал меня. Чемодан у него был небольшой, но такой тяжелый, что мне пришлось закинуть его на спину. Я потащил чемодан к багажному отделению, но месье потребовал нести его к поездам. Я ему объяснил, что с чемоданом его в вагон не пустят, но он отругал меня, назвал ослом и велел тащить чемодан к платформе. У начала платформы он велел мне поставить чемодан на землю, дал франк и сказал, что я свободен. Я удивился, ведь с платформы, к которой я принес его багаж, поезда не отходят, они туда приходят месье, там и в то время стоял поезд, пришедший из Берлина. Но, помня про осла, я ему ничего не сказал. Я отошел в сторонку и принялся наблюдать, хотел потешиться над этим месье. Я думал, что он вскоре поймет свою ошибку, начнет звать носильщика, тут я подбегу и заработаю еще денег. И действительно, месье вскоре стал звать носильщика. Я подбежал, взял чемодан и стал ждать приказаний, но опять нарвался на грубость. Месье назвал меня дубиной, спросил, долго ли я еще буду считать ворон, и велел нести чемодан к извозчику. Я отнес. Месье уехал, дав мне еще франк. Два франка за осла и дубину не так уж и плохо, не правда ли, месье?
– Два хорошо, а двадцать лучше, – сказал Кунцевич, отсчитывая купюры. – Номер извозчика, конечно, не запомнили?
– Нет, не запомнил. Гастон, ты не помнишь, какой у Шарля номер? – спросил Анри у брата.
– Нет, не помню.
– Простите, у какого Шарля? – Кунцевич напрягся.
– Шарль – это извозчик, к которому сел тот странный месье. Но его номер я не помню.
– Ты и правда дубина, – сказал Кунцевич по-русски, а по-французски спросил: – А вы не знаете, месье, где мне найти этого Шарля?
Тараканов в одиночестве сидел в кают-компании и с удовольствием хлебал превосходные щи с говядиной.
– Людвиг, вы должны меня понять! – Роза села напротив и положила ему руку на руку.
Осип Григорьевич поперхнулся.
– Вы славный, милый мальчик, мне было очень хорошо с вами. Но… Я должна думать о будущем! Вы же не собирались обеспечивать мое будущее? Верно? – Она пыталась поймать его взгляд, но Тараканов все время отводил глаза. – Не собирались… А Дуцкий… Да, Илья Прокофьевич немолод и некрасив, но… У него большие связи в Благовещенске, он обещал мне ангажемент. Нам, женщинам, очень тяжело без покровителя. Я ехала в Амурскую область на свой страх и риск, и, если бы не нашла места, это была бы катастрофа. Понимаете? Вы должны понять и простить меня. Ну, прощаете? Прощаете?
