– Ноча, капитана, есть. Дорога мало-мало ну шанго. Езди, езди – эк!
Начался рассвет. С запада подул легкий ветерок, нагоняя мелкую зыбь на поверхность Амура.
– Кормя надо мало-мало, капитана! – просительно заявил возница. – Сипи надо…
В ответ на это заявление бородач показал китайцу кулак и энергично кивнул вдаль.
Арба спустилась с горы в широкую долину, прорезанную небольшой речкой и покрытую низкорослыми рощами и кустарником. Направо виднелась полоса Амура с двумя-тремя фанзами на высоком берегу и штабелями дров, а налево – небольшая, скрытая в котловине деревушка. У дров высились мачты парохода.
– Успели, подфартило! – обратился бородач к товарищу, худощавому бритому господину лет пятидесяти, дымившему роскошной «гаваной». Тот ничего не ответил.
– Теперь все от Чукаша зависит, – продолжал беспокойно бородатый. – Сделал ли, что велено?
Бритый левой рукой вытащил изо рта сигару.
– Сядь, Никодим, не мельтеши, – сказал он товарищу, а потом обратился к вознице: – Ходя! Ходи берега.
Китаец повернулся и поднял на него изумленный взгляд.
– Берега, говорю, ходи, черт! Не слышишь?
– Дорога нет, капитана, ходи нет…
– Дурак косоглазый! По дороге только, что ли, можно ездить? – спокойно ответил бритый недоумевающему китайцу и повернул вожжей лошадь в сторону берега.
Арба, цепляясь колесами за кочки и увязая в болотистой почве, с трудом протащилась саженей тридцать и остановилась среди деревьев.
– Теперь «мало-мало корми», – смеясь, заявил пассажир и аккуратно вылез из арбы, придерживая левой рукой висевшую как плеть правую руку.
Никодим тоже спрыгнул на землю.
– Деньги давай, капитана! – крикнул китаец, а сам испуганно съежился на своем неудобном сиденье.
Бородач вытащил из кармана пиджака бумажник, раскрыл его, достал оттуда пятирублевую купюру и бросил китайцу.
– Класненькую давай! – заволновался «ходя». – Десять лубли уговол был!
Никодим не спеша убрал бумажник.
– «Класненькую»? – передразнил он китайца. – Получишь ты свою красненькую. Стой здесь, жди.
Китаец смотрел им вслед, пока бородатый и бритый не скрылись за поворотом.
А на берегу, несмотря на раннее время, шел пир горой. Сошедшие с парохода пассажиры сидели на дровах, а то и вовсе на траве и пили дешевый беспошлинный спирт прямо из жестянок. Более состоятельные тянули «Мартель» харбинского разлива, по шести гривен за бутылку. Повсюду уже раздавались пьяные песни, визжали бабы.
Спиртное отпускалось из почерневшей, вросшей в землю фанзы, ко входу в которую тянулась очередь страждущих. За прилавком этого примитивного магазина стояло несколько рослых маньчжур в расстегнутых рубахах и с засученными рукавами. Они едва успевали отоваривать всех желающих.
Около продающего спирт в разлив кружками стоял помощник, заранее отбиравший деньги у подходящих выпить.
Торговцы, несмотря на громадную толпу полупьяных русских рабочих, держали себя с ними вызывающе и при попытках покупателя улизнуть с неоплаченным товаром расправлялись с ним решительно и круто. За «своих» никто не заступался.
Никодим пристально вглядывался в толпу пароходных пассажиров, очевидно выискивая в ней кого-то. Наконец он увидел тех, кого искал, и подошел к двум сидевшим на дровах рабочим. Эти двое никакого участия в общем веселье не принимали, молча курили папиросы, пренебрежительно поглядывая на упивающихся суррогатом попутчиков. У ног одного из них лежала заплечная котомка. Увидев бородача, они вскочили и вместе с ним направились к расположенной в некотором отдалении рощице. Там их встретил бритый.
– Как добрались? – здороваясь, спросил он подошедших.
– Хорошо добрались, Литвин, – ответил один из них. – Вот билеты, вот деньги, в котомке – костюм, сапоги и белье. Чемодан с другими вещами в багаж сдан, вот квитанция.
– Шорох в городе улегся?
– Какое там! Фараоны по сей день на ушах стоят, тебя ищут. Нам хевра уже претензии предъявлять начала за беспокойство. Правда один из столичных сыскных умотал восвояси, Копытина с его бабой и другими твоими подельниками к следователю повез, но второй остался.
– Какой второй?
– Да тот, которого ты Химику поручил травануть. Уцелел он, отходили.
Литвин сдавил во рту окурок сигары, а потом выплюнул его на землю.
– То-то нам Гуль про какого-то чудного прохожего пел… Надо было самому его кокнуть, а не всякой мрази поручать. Ладно, что Бог не делает, все к лучшему, если поймают, то дадут меньше, коль легаш живым остался.
Литвин быстро переоделся и стал выглядеть так же, как и его товарищи, – приисковым рабочим.
– Ну все, мы на пароход, а вы ступайте к арбе, на которой мы приехали, да китайчонка нашего придавите для безопасности и в Амур, – скомандовал он. – Пятерку у него заберите. Здесь переднюете, а вечерком на нашу сторону отправляйтесь, и назад, в Благовещенск. Ну а мне придется, значит, побегать от них.
С парохода раздался гудок – долгий, протяжный, потом короткий, отрывистый.
Компания поспешила к берегу. Потом пары разделились – одна пошла к арбе, а другая направилась к пароходу.
Свежий утренний воздух прорезал второй гудок.
Когда Никодим с Литвином поравнялись с торговой фанзой, она была уже пуста. Не видно было пассажиров и около нее. Беглецы одними из последних взбежали по сходням и смешались с толпой на нижней палубе.
Колмаков разложил на столе карту Амурской области, взял карандаш и ткнул им в точку в двух вершках от Благовещенска:
– Вот казачий поселок Буссе. А на другом берегу, почти напротив, китайская деревня. Наши пароходы грузятся там дровами – на китайской стороне это обходится дешевле. Третьего дня около семи утра там остановился «Цесаревич». Для пассажиров на самом берегу устроена лавка, в которой торгуют спиртом и другими напитками на его основе. Когда погрузка уже была закончена, сидельцы вышли на улицу отдохнуть от трудов неправедных и услышали из расположенной рядом рощицы крик человека, просившего о помощи. Они кинулись на зов и обнаружили среди деревьев арбу, ее хозяина-китайца и двух россиян, которые этого китайца резали. Бандитов скрутили, посадили на лодку, отвезли в Буссе и передали тамошнему атаману, от которого они в ту же ночь благополучно убежали. Я думаю, что казачки их сами отпустили – те небось расплакались, мол, по пьяни все получилось, ну казаки их и пожалели – не хватало еще русским людям из-за какого-то косача страдать! Но местное китайское начальство, когда об этом случае узнало, подняло шум. Первым делом оно своим маньчжурам пистон вставило: зачем, дескать, русских, подсудных китайской власти, в Россию отвезли? Ну а потом в правление области официальную ноту направило с требованием беглецов сыскать и им выдать. Так мне и стало известно об этом происшествии.
