Когда полицейские перешагнули порог, в нос ударил резкий специфический запах. Клуфтингер с наслаждением вдохнул его. Пахло сразу многими сортами сыра, и его чувствительный нос чуть не зашкалило. Совсем не то, что на молочном заводе в Кругцелле, там букет был много скромнее и аромат какой-то искусственный. Однако не всем чарующий запах пришелся по вкусу, это явственно отразилось на скривившейся физиономии Майера. Что с него возьмешь! Он родом из Вюртемберга, а там не знают всей прелести натуральных продуктов.
— Бог в помощь! — крикнул Клуфтингер в помещение, выложенное кафельной плиткой.
Хозяева в белых запачканных фартуках как по команде подняли головы.
— Мы закрыты, — буркнул мужчина и направил струю на пол.
— Знаю, знаю. Я не покупатель. Просто хочу спросить, нельзя ли поговорить с господином Лутценбергом?
Мужчина и женщина обменялись взглядами.
— Такой здесь давно не живет, — покачала головой женщина и вопросительно посмотрела на мужа. — Он в долину, что ли, съехал?
— Вроде того, — не оборачиваясь, кивнул тот.
— А вы, случайно, не в курсе, куда именно переехал господин Лутценберг? Мне сказали, его сыроварня здесь.
— Вот насмешил, — наконец повернулся мужчина, не обнаруживая, однако, и тени улыбки на лице. — Видать, не больно ты знаешь Лутценберга. Он ни в жисть не марался такой работенкой.
— Так эта сыроварня принадлежит не ему?
— Ну сказанул! — все-таки засмеялся мужчина. — Само собой, не ему, потому как наша она.
Майер не выдержал, вытащил удостоверение и отчеканил:
— Мы должны допросить Роберта Лутценберга. Немедленно!
Комиссар кивнул, но одновременно сделал знак не в меру ретивому коллеге поубавить пыл.
— Дело другое. — Хозяин привернул кран. — Только вашим документом тут не поможешь…
«Однако эффектное выступление Майера не произвело должного впечатления», — отметил про себя Клуфтингер.
— …тот Лутценберг помер, почитай уж с год как.
Теперь и комиссар почувствовал себя загнанным в тупик.
— Как же… вы только что утверждали, что он… живет где-то в долине.
— Ну да, сынок Роберта, — вмешалась в мужской разговор хозяйка. — Андреас. Он там учительствует или что-то в эдаком роде. Раньше-то, бывало, показывался, а как отец помер, так и с концами.
— Так сыроварню вы купили у отца?
— Не то чтоб купили, вроде как приняли. Он запросил-то курам на смех. Мне, мол, важнее передать в хорошие руки. Он ведь держался на том, что здесь всегда делали первоклассный продукт. Вся округа знала. А то поди выживи такому махонькому хозяйству промеж больших сыроварен да молокозаводов. Это уж мы потом прибились к сети покрупнее — что не продадим напрямую, они и забирают. Мы производим по полтыщи кило в день и, если б не сдавали, стояли бы за прилавком цельные сутки. А Роберт Лутценберг, тот хозяйствовал сам. И как только успевал, ума не приложу. — И спохватившись, что разболтался, свернул свое красноречие: — Я работал у Роберта. Он и знал, что оставляет дело в хороших руках.
— Имеется ли у вас адрес сына Лутценберга? — спросил Майер и сунул сыровару под нос диктофон.
— Не-е, зачем мне? Но слыхал, где-то поблизости, в Вайлере, у них есть еще дом. Там вроде живет то ли прабабка, то ли двоюродная бабка. Уж она-то наверняка вам чего-то скажет. — Последние слова в диктофон он постарался сказать на правильном немецком языке.
— Спасибо, тогда мы наведаемся туда, — поблагодарил комиссар и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся и приложил ладонь ко лбу, будто мысль внезапно пришла ему в голову, а на самом деле все время он только об этом и думал. — Да, нельзя ли у вас купить кусочек сыра?
Не прошло и четверти часа, как оба полицейских снова садились в автомобиль, причем Клуфтингер стал счастливым обладателем большого куска пармезана.
Сыровар, который между тем гордо представился «господином Штолем», лично спустился с ним в подвал, в «сырный рай», так сказать. Ибо от созерцания тамошних сокровищ у Клуфтингера перехватило дыхание: два помещения до самого потолка оказались заполнены большими янтарно-желтыми, лоснящимися кругами сыра. Его поразило и то, что здесь вообще сыром не пахло. В воздухе витал едкий соляной запах, очевидно, от того раствора, в котором держали некоторые сорта.
Штоль «исключительно для господина комиссара» разрезал новый круг и подарил увесистый кусок. Как ни старался комиссар всучить сыровару деньги, тот упрямо сопротивлялся. Клуфтингер чувствовал себя страшно неловко, но деваться было некуда. Честно признаться, за этот пармезан он заплатил бы любую цену, лишь бы снова не выставить себя дураком перед Лангхаммером.
Поскольку семейство Штолей смогло назвать только направление и примерный адрес нужного дома, немного поплутав по Вайлеру, оба полицейских, посоветовавшись, решили узнать у кого-нибудь дорогу. Клуфтингер приметил пожилого человека, выгуливавшего таксу, и притормозил возле него на обочине. Майер вежливо спросил, как проехать на Зандбюльштрассе.
— А кого там ищете? — полюбопытствовал человек на тягучем диалекте, просунув небритый подбородок в открытое окошко.
— Это к делу не относится, — строго выговорил ему Майер. — Нам нужна эта улица. А кого мы ищем, вас не касается.
Клуфтингер страдальчески закатил глаза. Он-то знал, чем все закончится.
— И везде-то вы, желтопятые, суете свой нос, — сверкнул глазами мужчина и убрал голову из машины.
Майер пошел красными пятнами. Он обиделся не столько на то, что его обозвали «желтопятым», нет, это альгойское прозвище своих вюртембергских соседей он подчас и сам употреблял. Его взяла досада на себя, ведь, прожив почти двадцать лет в Альгое, он так и не смог стать тут «своим». А все из-за акцента. Многим он не нравился. Вот как сейчас.
— Знаете, грубить совсем не обязательно. Не к лицу пожилому человеку, — парировал Майер, тщательно соблюдая нормы литературного языка. — Лучше не утруждайте себя ответом. Очевидно, вы просто не знаете, где находится Зандбюльштрассе.
Клуфтингер обалдел. Это надо же! «Не утруждайте себя»! Такого высокого штиля за его подчиненным не водилось, он и представить себе не мог, что парень, вечно комплексующий по поводу своих острот, способен на подобные политесы. Правда, есть объяснение: Майер, наверное, подслушал их в каком-нибудь сериале. Клуфтингера так и подмывало спросить, но он воздержался: а вдруг это и есть настоящее лицо Рихарда, которое тот усердно скрывал?
Абориген тоже оторопел, а потом выпалил:
— Если вы тут все такие образованные, ищите сами! — Свистнул через дырку между зубами свою собаку и гордо удалился.
Майер собрался было выскочить вслед за ним с удостоверением, но комиссар усадил его обратно.
— Толку не будет, Рихард, — неожиданно мягко сказал он. — Это же западный альгоец, с ним такой номер не пройдет.
