Комиссар со вздохом поднялся, чтобы размять ноги. Пот лил с него в три ручья, рубашка прилипла к спине.
— Пожалуйста, фрау Лутценберг, расскажите о вашем племяннике! Хорошо бы о его студенческих годах, — взмолился он.
Пока она, опустив голову, размышляла о том, что помнит из тех лет, Клуфтингер схватил стоявшую на комоде фотографию в рамке и принялся ею обмахиваться.
— Ну что сказать? Вай, да он тогда жил в Мюнхене. Знаете, девчонкой я тоже ездила в Мюнхен, когда еще…
— Фрау Лутценберг, прошу вас, не отвлекайтесь от темы. Вы знали сокурсников племянника? Вахтера, например?
Клуфтингер терял терпение. Или старуха поведает что-нибудь удобоваримое, или он пулей вылетит из этой парилки. От махания у него уже отваливалась рука.
— Вахтера? А как того имя?
— Филипп! — заорал Майер, внося свою лепту в подстегивание разговора. — Филипп Вахтер.
— Вай, Филипп, того я почти запамятовала. А ведь бывал у нас. Еще когда жена Роберта не померла. И что ведь с ней приключилось-то! Такое несчастье, Роберта тогда чуть удар не хватил… — Заметив бешеный взгляд комиссара, она испуганно вздрогнула. — Да, так вот. Тот Филипп… Такой милый мальчик. Вахтер вроде, да. А как он поживает?
Клуфтингер закатил глаза. Торчать здесь дальше и впрямь не имело смысла. Лучше позже прислать сюда кого-нибудь из подчиненных, чтобы снять показания под протокол. Тогда ему останется только просмотреть бумаги — дешево и сердито.
Он поставил рамку на комод и решил дежурной фразой положить мукам конец:
— Большое спасибо, вы нам очень…
Он оборвал себя на полуслове, развернулся и снова схватил фотографию, которой секунду назад спасался от теплового удара. На ней возле креста на вершине горы мужчина лет пятидесяти обнимал за плечи юношу. Оба улыбались в камеру. Младшего Клуфтингер знал. Это был тот самый парень, за которым он гонялся на кладбище.
Ужас сковал его члены, ужас узнавания. И он, хотя от духоты туго соображал, а от волнения ему сделалось плохо, сумел взять себя в руки и спросить как можно спокойнее:
— Кто это?
Лина Лутценберг взяла снимок у него из рук и сощурилась так, что лицо ее совсем уж стало напоминать печеное яблоко. Судя по всему, фотография стояла на комоде много лет, и люди на ней были ей хорошо знакомы, но она неспешно вынула из нагрудного кармана очки, одной рукой аккуратно раскрыла дужки и принялась внимательно рассматривать фото. Комиссар сдерживался из последних сил.
Майер наконец заметил состояние комиссара и в растерянности переводил взгляд с фотографии на шефа. Клуфтингер, увидев, что у того на языке вертится вопрос, предостерегающе покачал головой. Майер промолчал, а сам, не зная почему, напряженно ждал ответа старушки.
— Так это они, Робби и Анди, — расцвела Лина Лутценберг, как будто угадала правильный ответ на телевикторине.
— Робби?.. Роберт Лутценберг? — уточнил Клуфтингер.
— Так, Роберт да Андреас Лутценберги, — кивнула она.
Брови Клуфтингера поползли вверх, ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить:
— Вы имеете в виду, господин Лутценберг и его сын?
— Само собой. Кого же еще? Ах, тот Анди, — вздохнула она, — он уж давно не заглядывал.
— А у вас есть его адрес? — Клуфтингер уже не скрывал своего нетерпения.
— Погодите-ка… — Старушка принялась рыться в комоде.
Воспользовавшись моментом, Майер прошептал шефу на ухо засевший в голове вопрос:
— А кто это там на фото?
— Парень с кладбища, — тоже шепотом ответил Клуфтингер.
Теперь и у Майера глаза полезли на лоб.
— Вот. — Тетушка Лутценберга-старшего протянула Майеру писульку с неразборчивым «зюттерлином»
[4].
Этот старый шрифт оказался молодому полицейскому не по зубам, и он протянул бумажку комиссару.
— Есть! — возликовал Клуфтингер, размахивая трофеем.
Майер еще никогда не видел начальника в такой эйфории.
— Большое спасибо за все, фрау Лутценберг! — Не дожидаясь ответа изумленной хозяйки, Клуфтингер бросился к выходу.
Едва за полицейскими хлопнула дверь, комиссар сунул ключ зажигания в руку подчиненному со словами: «Ты поведешь!» — и схватился за свой мобильник, чтобы поставить в известность коллег в Кемптене и Меммингене, где, согласно записке, находилась квартира Андреаса Лутценберга. Последних он инструктировал всю дорогу до выезда из Вайлера: «Немедленно установите наблюдение за этой квартирой и ждите меня там. Если почувствуете, что объект намеревается скрыться, берите его». И только закончив переговоры, он опустил со своей стороны стекло. Поток свежего воздуха пропотевший насквозь Клуфтингер воспринял как настоящее избавление от мук.
В Мемминген кемптенские полицейские въехали около двух часов пополудни и направились прямо к президиуму, чтобы найти местного коллегу, который смог бы показать дорогу к дому Лутценберга. Они припарковались у нового строения — предмет зависти комиссара, которую он испытывал всякий раз, проезжая мимо. Пару лет назад на открытии Клуфтингер имел возможность позавидовать и интерьерам. Все кабинеты был и просторными, светлыми и обставленными идеально. Совсем не в пример их помещениям. Вообще-то он любил коричневый цвет, но у них в здании коричневого — явный перебор. Здесь все оказалось выполнено в современной серой гамме. Особенно же ему понравилась стилизованная полицейская звезда со стальными лучами, установленная на лужайке перед фасадом. В искусстве он разбирался мало, но будь он проклят, если это не искусство!
Вышел коллега, и Клуфтингер вежливо сделал ему навстречу пару шагов.
— Шмид, — представился тот. — Приветствую вас, господин Клуфтингер.
— Шмид? Харальд Шмид? — Голос собеседника он прекрасно знал по телефонным переговорам с соседним районом.
— Он самый.
— Очень рад приветствовать вас лично после стольких лет заочного знакомства!
Клуфтингер не кривил душой. Он испытывал настоящее удовольствие, знакомясь с людьми, которых раньше знал лишь по голосу. И не только из любопытства. Больше потому, что комиссару не хватало воображения представить по голосу облик человека. Обычно он рисовал себе портрет по подобию известных личностей. То же и с радио. Он обожал радиостанцию «Бавария 1», и все дикторы для него были с лицом Гюнтера Коха, который часто мелькал и по телевидению. Вот и телефонные голоса он ассоциировал с легендарным франконским репортером.
— Что, разочарованы? — улыбнулся Шмид его пристальному взгляду.
— Нет, что вы, совсем наоборот. То есть не наоборот, а… я действительно очень рад.
