Полицейские вывели задержанных. Хефеле тоже поехал в президиум, чтобы сразу приступить к допросам. Двое сотрудников заняли позиции во дворе. В сарае после столь бурных событий воцарилась тишина.
— Дернешься — пристрелю! Каково, а? — Штробль восхищенно посмотрел на Майера.
Майер в поисках защиты повернулся к комиссару. Тот остановил Штробля:
— Оставь Рихарда. Нас всех понесло. Нервы были на пределе. — А потом обратился к Майеру: — Все-таки хорошо, что ты носишь оружие не каждый день!
Все рассмеялись.
Остаток ночи протекал спокойно. Никто больше не появился, да это и было маловероятно. Клуфтингер даже ухитрился вздремнуть. Между тем время близилось к шести.
— Пора, — похлопал он по плечу Штробля и спросил Майера: — Что делать, понял?
Тот молча кивнул.
— Ладно, тогда до скорого, — попрощался Клуфтингер.
— Будет хоть одна царапина, пристрелю! — с этими словами Штробль сунул Майеру ключи от своей машины и загоготал.
Не дожидаясь реакции товарища, он залез в кабину молоковоза, к комиссару, который уже ждал его за рулем.
Клуфтингер повернул ключ зажигания и, не найдя себе лучшего напутствия, провозгласил:
— Что ж, пора подоить эту корову.
Штробль покосился на шефа, но промолчал.
— Слушай, тебя здесь каждая собака знает, — уважительно отозвался Штробль, когда очередной крестьянин на тракторе, которого они обгоняли, весело помахал им рукой.
Клуфтингер с удовольствием принял бы комплимент, да врожденное чувство справедливости не позволяло.
— Похоже, развозчику молока по должности полагаются приветы.
— Как думаешь, что это за история с сухим молоком? — после нескольких минут молчания задумчиво спросил Штробль.
— Наверное, «молочными деньгами» хотели подзаработать детишкам на молочишко, — ответил комиссар.
Ему самому понравилась шутка, и он решил на будущее взять ее на вооружение.
— Это само собой. Но каким образом?
— Ты связывался с лабораторией? Что говорят эксперты?
— Да, только у нас мало кто по-настоящему разбирается в переработке молока. Во всяком случае, все выглядит так, как ты вычитал в статьях: Лутценберг и Вахтер опытным путем нашли способ существенно ускорить процесс созревания при переработке. А время — деньги. «Молочные деньги», — подхватил Штробль каламбур шефа.
— И опыт провалился.
— Нет, не скажи. Надо было довести до ума, тогда оба стали бы Крезами, но бедолагам захотелось поскорее искупаться в лучах славы.
— Главным образом Вахтеру, насколько я понял.
— Таки есть. Тот поспешил, этот не остановил… Только не понимаю, как сюда вписывается сухое молоко.
— А меня больше интересует, как сюда вписываются два убийства.
Оба замолчали, предавшись собственным размышлениям. Приближался Кругцелле. Клуфтингер за рулем молоковоза строго придерживался вчерашнего маршрута. Рисковать он не хотел. Ничто не должно вызвать подозрения.
Перед въездом в городок он дал Штроблю отмашку передать по рации, что они почти на месте. Одновременно с ними к заводу прибыли полицейские машины. Машины остановились снаружи, а Клуфтингер въехал на хозяйственный двор. Задним ходом он попытался поставить молоковоз на вчерашнее место. При первой попытке он едва не протаранил подъемную платформу слева, краем глаза заметив, как вздрогнул Штробль. Он крепче вцепился в руль. На лбу выступили крупные капли пота. Уже много лет он не управлял такой махиной, с тех пор как уволился со службы в добровольной пожарной дружине. Вторая попытка тоже не удалась. На этот раз он чуть не снес контрфорс подпорной стенки цеха приемки. И только с третьей удалось худо-бедно припарковаться, хотя добрая треть цистерны занята соседнее место справа. Клуфтингер выключил мотор, исподтишка наблюдая за Штроблем. Оба сидели в молчании. Несколько минут ничего не происходило.
— И что теперь? — упавшим голосом спросил Штробль.
— Ждем. Что-нибудь да должно произойти.
Минута убегала за минутой. Внезапно распахнулась дверь перехода в офисное здание, и по ступенькам сбежал мужчина. В зеркало заднего обзора комиссар опознал Барча. Его шаги гулко раздавались в огромном пустом ангаре. Еще немного, и он будет рядом. Клуфтингер кивнул Штроблю, Штробль — шефу, хотя и не знал, что бы это значило. Еще не дойдя до машины, Барч принялся ругаться:
— Что я вам, болваны, говорил? Вы должны были приехать сегодня раньше… — Он с силой рванул дверцу кабины и оказался лицом к лицу с Клуфтингером.
— Извините, — сказал комиссар, — мы очень торопились.
Барч онемел. Ему понадобилось немало времени, чтобы осознать происходящее. Когда до него дошло, он бросился бежать. Штробль отдал короткий приказ по рации, полицейские машины двинулись от ворот во двор. Увидев их, Барч так резко затормозил, что едва не упал. В поисках спасения он принялся озираться. Сзади на него надвигались Клуфтингер и Штробль, с другой стороны из машин высыпали полицейские в форме. Сообразив, что он в ловушке, Барч сломался. Он безучастно дал надеть наручники и никак не отреагировал, когда комиссар, приблизившись вплотную, тихо сказал:
— Попался.
Часа через два Клуфтингер появился в президиуме в прекрасном расположении духа. Войдя в приемную, он неожиданно подал секретарше руку и сделал ей комплимент по поводу прически, так что девушка даже зарделась.
— Сделайте нам кофе, пожалуйста, — попросил он Санди и, заглянув к коллегам, жестом позвал их к себе. — Приведите кого-нибудь из лаборатории, — бросил он, усаживаясь за стол.
Штробль и Хефеле дружно посмотрели на Майера.
— Иду уже, — буркнул тот и резво сорвался с места.
— Ну, Роланд, что у тебя? — обратился комиссар к Хефеле, имея в виду результаты допросов.
— Кое-что есть. Наши ночные пташки три раза в неделю пересыпали сухое молоко из привозных мешков. Порошок в мешках, очевидно, поставляется из России. Дылда забирал товар на каком-то перевалочном пункте, по крайней мере так говорит. Зачем вся эта возня, никто из них не знает, хотя подозревали, что дело нечисто. Им хорошо платили, они и не спрашивали, по крайней мере так утверждают.
— А кто заказчик?
— Тут все как воды в рот набрали, а потом начали путаться в показаниях. Плели, будто в глаза не видели, а указания получали только по телефону и все такое. Мы дали понять, что в их же интересах говорить правду: ведь транспорт они гоняли сами. Кто отгружал, кто принимал? Раскололись. Тут и выплыло имечко Барча.
В дверь постучали. Вошел Майер с яркой женщиной лет тридцати: высокой, стройной, с длинными ногами и длинными черными как смоль волосами, заплетенными в затейливую косу. Огромные карие глаза излучали мягкий свет, под белым халатом виднелся светло-бежевый костюм. В президиуме почти все смотрели на нее благоговейно и называли «Липочкой», мужчины, во всяком случае.
