– Я вижу, что ты научился безудержно наслаждаться тем, что преподносит жизнь. Без лишних мыслей и угрызений совести. Это очень хорошо, – приподнял он свою чашку, словно чокаясь со мной.
Я отклонился на спинку стула и сложил ладони на теплом животе, набитом сокровищами, как сундук. Живот булькнул и подбросил голове мысль.
– Как вы могли быть столь уверены в том, что я не забуду вас и ваши наставления за все эти годы? – спросил я. Оказывается, мужество росло на горячем шоколаде как на дрожжах. – Семь лет – это все-таки длинный срок. Очень даже.
– А я и не был никогда уверен, – пожал Барон плечами. – Я следил за тобой. Не спрашивай как, я все равно не отвечу. И, если бы я заметил какие-то отклонения, я напомнил бы о себе. Но ты оказался на редкость стойким и упертым. Я этого не ожидал, и в этом тебе однозначно надо отдать должное.
– Значит, ваше отсутствие было практически наказанием за мою последовательность, – расстроился я. – Это нечестно!
– Нечестно, – передразнил меня Барон. – Теперь ты снова звучишь, как ребенок. А то, что тебе вообще выпало такое знакомство, – это честно? Без меня ты не только не оказался бы в Париже и не сидел на этом стуле, а вел бы среднестатистическую вялую жизнь, наполненную животными страхами.
Я задумался.
– А откуда вы знаете, чем наполнена моя жизнь? – спросил я. – Изнутри. Я понимаю, что вы можете отследить мои поступки, но откуда вы знаете, что у меня на душе? Вы же не экстрасенс.
Стоило мне выговорить последние слова, как я сразу усомнился в их достоверности.
– Actions speak louder than words
[7], – ответил Барон с, естественно, британским акцентом.
– Мне кажется, мои поступки были довольно хаотичными. Поначалу я еще задумывался о них, а потом просто стал жить по заданному течению.
– И это прекрасно! – хлопнул Барон в ладони и наклонился ко мне. – Шиншиллы не думают слишком много, они делают! Помнишь?
– Помню, – ответил я недовольно. – Но, честно говоря, мне кажется, я уже превзошел уровень шиншиллы.
– Потому что ты пишешь стихи? – указал Барон на четко вырисовывавшийся блокнот в кармане моих джинсов.
Я стыдливо схватился за него, как будто пытаясь скрыть, и покраснел. Сразу же мне стало так обидно, что щеки загорелись еще сильнее.
– Да ладно тебе, – махнул рукой Барон и снова отклонился назад. – Нет тут ничего позорного. Есть нечто другое. Но поговорим об этом позже… Я скажу тебе вот что, Адам. Ты меня слушаешь?
– Да, – буркнул я в стол.
– Так, хватит дуться, – хлопнул Барон по мраморной столешнице, и взгляд мой взметнулся вверх. – Не забываем, что мы не бабы. Не забываем!
Я поглубже вдохнул и выпрямился.
– Вот так-то лучше, – кивнул Барон. – Теперь тебе придется сосредоточиться, мой юный друг. Я знаю, что чревоугодие не особо к этому располагает, но ты справишься. До сих пор ты плыл по течению, причем весьма успешно. Но теперь ты уже не ребенок… Да, знаю, я уже несколько раз утверждал обратное, но ты не ребенок. И теперь тебе нужен некий теоретический фундамент.
Я сам чувствовал, что таращусь на Барона не самым разумным взглядом.
– Угу, – выдал я.
– Что «угу»? – рассердился Барон. – Говори нормально!
– Мне нужен теоретический фундамент, – повторил я, как прилежный ученик.
– Что такое теоретический фундамент? – спросил он строго.
Я пожал плечами.
– Ладно, – вздохнул Барон. – Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя как в школе. Я хочу просто-напросто объяснить тебе, что такое время.
– Прям просто-напросто? – усомнился я.
– Не наглей! – погрозил Барон мне пальцем.
– Не буду, – вздохнул уже я. – Я внимательно слушаю.
Барон прищурился и впился в меня взглядом, читая мою душу, как книгу. Я испуганно съежился и закрылся, но он явно уже увидел все, что хотел. Мои лежавшие на деревянных ручках стула ладони вспотели, я быстро вытер их о джинсы и переместил на свои колени.
– Хорошо, – медленно начал Барон так, как начинают, когда намерены говорить долго. – Я не собираюсь читать тебе лекцию. Мне важен диалог. Так что начни ты. Расскажи мне, как тебе видится время, Адам.
– Как оно мне видится? – поднял я брови.
– Да. Ты пишешь стихи, значит, у тебя все должно быть нормально с образным мышлением. Подумай. Если время – это образ, то что это за образ?
Я отвел взгляд в глубь деловито гудевшего зала, явно не думавшего о вечных космических вопросах, и отпустил собственные мысли, открываясь летающим в воздухе идеям. Первая идея, которую удалось ухватить, была неоригинальной до безобразия, но я не хотел заставлять ждать Барона.
– Как поток, – признался я смущенно. – Река… Как-то так.
– Так я и думал, – цокнул языком Барон.
Я поник.
– Да нет, все в порядке, – поспешил взбодрить меня Барон. – Я в принципе ничего другого и не ожидал… Хотя ты преуспел в преодолении страха и в обретении свободы – что по сути одно и то же, скажу я тебе, – для тебя время все еще остается живым.
– Живым? – скривил я лицо в типичной туповатой молодежной манере, которую обычно презирал.
Но «живое время» звучало примерно как «живая рыба», и я так и представил себе, как оно бултыхается в канистре.
– Да, живое, – невозмутимо продолжил Барон. – Ты говоришь – река, поток. Он несет тебя куда-то. У него есть начало и конец, так? Или хотя бы направление.
– Ну, направление, да, – согласился я. – Разумеется.
Барон поджал губы и горестно покачал головой.
– Вот именно в этом и заключается самая главная проблема, – сказал он. – В этом «разумеется». Просто люди в своей массе не задумываются ни на секунду о таких основополагающих понятиях или явлениях, как, например, время. Они воспринимают его как данность, и все. Течет оно себе, тянет их за собой… А то, что оно тянет их в обрыв… Ну, что тут поделаешь, правильно?
– Ну, как бы да, – согласился я.
Барона передернуло.
– Так, дорогой мой, нам с тобой придется серьезно поработать над твоим лексиконом, но это потом… «Как бы да» ты оставь для тех, кто живет, как приходится, по-скотски. А мы с тобой вроде решили быть хозяевами времени, разве не так?
– Так, – ответил я и даже немного задрал подбородок, как полагалось хозяину над временем.
– Не бояться его, так?
– Так, – задрал я подборок еще выше.
– И как ты собираешься не бояться чего-то, что несет тебя неизвестно куда? Ты же полностью находишься в его власти!
