С перепугу я застыл в нерешительности и уже почти был готов сдаться и бежать прочь от этого проклятого места, как заметил приближающуюся точку. Она летела свысока, но направлялась явно ко мне, а не к другим птицам.
Прищурившись, я попытался всмотреться в полумрак. Судя по движению крыльев, это была явно не ворона, а когда птица приблизилась, в свете фонаря сверкнул изумруд перьев.
– Виртуэлла! – воскликнул я, не веря своим глазам.
Попугай затормозил крыльями о воздух и метко опустился на мою протянутую руку.
– Что ты тут делаешь? – спросил я и только сейчас заметил, что она держала что-то в лапе.
Я подставил ладонь другой руки, и Виртуэлла уронила в нее связку ключей.
– Что случилось? – проговорил я тихо, хотя уже и так все понял.
Виртуэлла не ответила, а только опустила голову и сильно ударила крыльями, и удар этот в одно мгновение отбил мой страх. Уверенным шагом я прошел сквозь рассыпающихся и вновь смыкающихся за мной ворон, миновал холл, поднялся на лифте под самое небо и отворил дверь, с которой только недавно прощался навсегда.
В квартире царила та самая гробовая тишина, которую невозможно было спутать ни с какой иной. Только тишина эта была не спокойная, а раскаленная. Виртуэлла оттолкнулась от моей руки, царапнув острыми когтями по коже, и пролетела в одну из комнат, указывая мне путь.
Так я впервые за все долгие годы нашего знакомства оказался в спальне Барона. Он полусидел на кровати с широко открытыми глазами и впалыми щеками и смотрел в никуда. Два ночника по обе стороны кровати освещали мягким светом его прозрачные волосы, бордовый шелк пижамы и раскрытую книгу под его неподвижными пальцами. Виртуэлла села на палку, явно предназначенную именно для этого, и беспокойно забила крыльями.
Всхлип вырвался неожиданно для меня самого. Резким движением я с силой прижал два пальца к глазам, из которых сразу выкатилось по крупной слезе. Я сам дивился тому, сколь разными были мои реакции на смерть Зои и смерть Барона. Если в первый раз я просто-напросто остолбенел на весьма продолжительное время, то сейчас меня протрясло немедленно и безудержно, однако совершенно без ноток истерики.
Вскинув наконец голову и проморгавшись, я посмотрел в темное окно.
– Это слишком много, – сказал я обиженно, как ребенок. – Слишком много!
Но тут Виртуэлла снова забила крыльями и издала тревожный крик, который быстро заставил меня собраться. Я подошел к кровати и закрыл ледяные веки учителя. Пальцы мои снова предательски задрожали, но тут я увидел лист бумаги, лежащий рядом с ним на одеяле. Первое, что бросалось в глаза, было мое имя, выведенное густыми чернилами. «Адам, – прочитал я, отмечая необычную упругость и гладкость бумаги, – сейчас нет времени на раздумья и печаль. Быстро позвони по следующему номеру, сообщи о моей смерти и держи все двери открытыми. 2220222 Всегда твой, Барон».
Как во сне, я набрал номер и сказал немедленно отозвавшемуся голосу, что Барон скончался.
– Когда? – наскочил на меня голос, как собака.
– Н-не знаю, – заикнулся я. – Я пришел только минут пять тому назад, но…
– Пять минут?! – вскрикнул голос. – Черт подери! Ждите!
На том конце трубку бросили, и я покорно принялся ждать, сам не зная чего. По напряженным скулам Барона было видно, что он тоже ждал. Ждала и затихшая Виртуэлла. Приближающаяся сирена послышалась быстро. Слишком быстро для Москвы. Слишком быстро для любого большого города. Послушно я прошел в коридор и широко открыл дверь.
Через минуту из лифта выскочили сразу четыре человека с металлическими чемоданами и ворвались в квартиру.
– Туда, – указал я на спальню, но они словно и сами уже знали дорогу.
Я попытался последовать за ними, но меня грубо выпихнули в коридор и наказали не мешать. Запищали приборы и зазвучала нервная, но слаженная перекличка.
– Черт! – взвыл кто-то наконец. – Черт, черт, черт!!
Приборы затихли и послышались злобные шаги.
– Вы еще дольше думать не могли? – накинулась на меня высокая крепкая женщина с черными волосами.
– О чем дольше думать? – не понимал я.
– О том, чтобы сообщить нам о смерти вашего дедушки! – рявкнула она. – Он мертв уже несколько часов! Мы уже ничего не можем сделать, понимаете? Ноль! Ничего! Процесс зашел слишком далеко и уже необратим. Вы обрекли его на вечную смерть! Понимаете?!
Наконец я действительно начал понимать.
– А вас лишил крупных денег, не так ли? – отозвался я сухо и не мог не отметить радости, поднимающейся во мне.
Женщина пронзила меня ядовитым рыбьим взглядом и плюнула мне под ноги. Но я не собирался с ней ругаться. Слишком велико было мое облегчение, хотя последняя воля Барона таким образом оставалась невыполненной. Однако заключенная в каком-то промежуточном пространстве душа была все же куда хуже заключенного в земле тела.
Раздосадованные криологи запихнули свои приборы обратно в чемоданы и, матерясь, ушли, не удостоив меня больше ни взглядом. А я закрыл поплотнее входную дверь и вернулся в спальню. Барон несколько изменил положение, но выглядел спокойнее, чем до этого, как мне показалось. Обойдя кровать, я похлопал Виртуэллу по пушистой голове, сел на край матраса и взял в руки все еще открытую книгу. Это оказался «Фауст». Я откашлялся и прочитал вслух первые бросившиеся в глаза строки, которые еще отдавали теплом и вибрировали, видимо, от недавнего прочтения:
Но время – царь;
Пришел последний миг,
Боровшийся так долго пал старик,
Часы стоят!
Сердце больно сжалось, потянув за собой всю грудную клетку. Я затаил дыхание и с закрытыми глазами вслушался в тишину стоящих часов. Передо мной пронеслись годы, дни и минуты, наполненные кружащими голову разговорами и острыми спорами, взлетами и падениями, водами Сены и ароматом тюльпанов. И помимо всего прочего (и прежде всего!), наполненные привязанностью двух душ, молодой и старой, нашедших друг друга в жестоком круговороте жизни и ставших друг для друга прибежищем. Иногда ветреным и шатким, иногда сквозящим и зыбким, но прибежищем. И как бы Барон ни настаивал на том, что любовь – самая страшная оплошность из всех, я все же знал, что стал для него непосильным испытанием этой теории. Испытанием, которое он не прошел. Я знал, что он полюбил меня, как сына. Вопреки своим же доводам и логике. И я был последним, о ком он думал перед смертью.
– Откуда вы знали, что я приду? – прошептал я сквозь слезы.
За окном тучи уплывали вдаль, открывая занавес, за которым мерцали звезды. Квартира погружалась в долгий сон. А мы с Виртуэллой сидели между двух ночников, как на причале у темного моря, и провожали Барона в плавание.
* * *
Так я в одночасье потерял двух самых важных людей в моей жизни.
Еще долго я находился где-то вдалеке от вращающегося мира. Я слишком много времени проводил на кладбище и слишком мало ел. Сложись так, что мне пришлось бы незамедлительно последовать за Бароном и Зоей, я не расстроился бы, но о том, чтобы самому торопить события, даже не думал. Пример Барона, который отчаянно старался быть хозяином мироздания и таким образом разрушил свое сердце, был более чем ярким.
