Он отпрянул от нее с гортанным рычанием.
– Иди, Мэгги. Пока не поздно.
Его слова окончательно сбили ее с толку.
– Не поздно для чего?
– Эйми, – произнес он сквозь зубы, отказываясь посмотреть на Маргариту.
Айми потянула ее назад.
– Пойдем, Мэгги. Ему действительно следует отдохнуть.
Рен наблюдал, как девушка уходила. Сердце разрывалось от потери. Даже сейчас ее аромат окутывал его. Наполнял ноздри, заставляя зверя внутри него рычать от собственнического инстинкта. Он так сильно хотел ее, что отрицать обратное было невозможно.
Он положил ладонь на свой член, который был твердый как скала и пульсировал. Рен еще никогда так сильно ничего не желал, как сейчас провести с ней наедине ночь.
Но он знал, что это невозможно.
Она – человек, он – животное… в прямом смысле этого слова. Он ни за что не мог вверить себя женщине. Он не мог довериться кому-либо. Он может в любой момент ожесточиться. Это проклятие его людей, его породы.
Даже его мать набросилась на отца…
Вздохнув, он посмотрел на серую футболку, которую Мэгги принесла для него. Рен почувствовал, как его губ коснулась улыбка, – и это было самым удивительным. Он не мог вспомнить, когда в последний раз улыбался. Черт, он даже не был уверен, улыбался ли вообще когда-либо в жизни.
Незнакомое чувство зародилось в груди. Он не знал, что это могло бы означать. Он поднял оберточную бумагу к лицу: от нее исходил легкий, сладкий, женский запах Мэгги. Он смял бумагу в кулаке, когда волна брутального желания охватила его.
Убрав бумагу в сторону и сжимая подарок в руке, он расслабился.
Кто-то постучал в двери.
Сердце подпрыгнуло от надежды, что это снова Мэгги, – но нет. В комнату вошла Эйми.
– Ты в порядке, звереныш?
Он кивнул. Эйми – единственная, кому он позволял так себя называть. Она использовала это прозвище не для того, чтобы задеть его, а скорее как дружеское обращение для домашнего питомца. Эйми – единственная из всех людей и животных Санктуария, кто относился к нему доброжелательно. Но она, как и остальные, боялась его. Даже сейчас, хоть и пыталась это скрыть.
Она пересекла комнату. Но как только она потянулась к пакету и бумаге, он зашипел и зарычал на нее. Эйми тут же выпрямилась.
– Я подумала, что ты хочешь это выбросить.
– Нет.
Она подняла руки, сдаваясь.
– Только, чтобы ты знал: я отослала ее домой.
Дом… Это место, которому принадлежала Мэгги. Эта мысль болезненно разрывала сердце. Он не хотел, чтобы она была дома. Он хотел…
Он хотел видеть ее рядом с собой.
Что за глупость?
– Почему ты не вернул ее сумку? – невинно спросила Эйми.
Он посмотрел в угол, где лежал черный рюкзак от «Прада». Мэгги оставила его под столом в баре, во время той суматохи. Эйми обнаружила его, как только Мэгги покинула бар, и утром сказала об этом Рену. Он приказал немедленно принести его. Рен не хотел, чтобы кто-нибудь другой касался настолько личных вещей Мэгги.
– Я забыл.
Эйми кивнула.
– Хочешь, чтобы я отне…
– Нет!
Медведица пронзительно взглянула на него.
– Тебе надо сдерживать свой нрав, звереныш. Ты же знаешь, что говорила maman.
Он вернул ей такой же взгляд.
– Я не хочу твоего запаха на ее вещах. Понимаешь?
Эйми закатила глаза.
– Да что это с вами, чокнутые кошки? Клянусь, не знаю, кто больше охраняет свою территорию, ты или волки. Защити нас Артемида от таких, как вы.
Он наблюдал, как Эйми выходит из комнаты, тихо закрывая за собой двери. Рен прижал к себе футболку, закрыл глаза и представил лицо Мэгги. Ник был прав, она – прекрасная леди. Наконец-таки он понял, что имел в виду Ник, когда говорил о ней, что она высшего сорта. Это исходило из каждой ее частички.
А он – никчемный кусок охотничьего дерьма, жизнь которого хуже жизни голодного уличного бродяги.
Это правда. Его жизни – грош цена. Ему самому – грош цена. Он уничтожил все, к чему прикасался.
От горькой правды он поменял облик и стал тигром. Рен уставился на свою большую белую лапу на футболке. Он бы все отдал, чтобы быть мужчиной-человеком. Но в то же время, он бы убил любого, чтобы не быть тем, кем был в действительности.
Все, чего он когда-либо хотел, – это принадлежать какому-нибудь месту. Любому. Но этому не суждено было осуществиться.
Часть его хотела разорвать эту футболку и выбросить, но другая не позволяла это сделать. Мэгги подарила ее ему. Она сошла со своего пути, чтобы принести ее сюда. Это подарок. Настоящий подарок – и он будет беречь его, как сокровище.
Закрывая глаза, он все еще ощущал вкус ее губ. Ее аромат на своей коже.
Боже помоги ему, он хотел еще.
Маргарита не могла избавиться от вкуса Рена. Еще ни один мужчина так ее не целовал. Это было так греховно и порочно. Так одурманивающе. Притягательно и возбуждающе.
Но он был не из того типа мужчин, о которых она должна задумываться. Он – помощник официанта. Отца хватит удар, если он когда-нибудь узнает, что она не только разговаривала, но даже целовалась с таким мужчиной, как он.
Но Мэгги это было безразлично. Рен – замечательный.
– И он спас мне жизнь, – прошептала она себе под нос. Блейн или Тодд никогда бы на такое не отважились, но даже если бы такое и случилось, они бы не проводили ее до дома, будучи ранеными. Они бы упали на землю, зовя скорую помощь и самого лучшего и дорогостоящего хирурга из больницы Майо.
А Рен даже словом не обмолвился, что ранен. Хотя он и не был особо разговорчивым. Она впервые встретила человека столь немногословного. И все же была увлечена им, как никогда никем ранее. Молчанием Рен выражал гораздо больше, чем другие тысячью слов.
Она не переставала задаваться вопросом: что если причина его привлекательности в том, что он по социальному уровню абсолютно недопустим для отца. Маргарита даже могла представить, как знакомит его с отцом.
«Папочка, привет! Познакомься, это мой парень. Знаю, что ему требуется стрижка, и что он работает в баре байкеров, но разве он не прелесть?»
У отца сразу бы случился инфаркт.
Но, несмотря на всё это, она все еще чувствовала вкус его губ. Чувствовала стальную хватку его рук на лице, когда он пробовал ее.
Как кто-то может так возбуждать ее?
«Выкинь это из головы».
Да уж, легче сказать, чем сделать. Все, что она хотела, – это вернуться назад в бар и снова увидеть его.
