Паттон уже стоял у выхода, когда повернулся и заметил, что Беннетт сидит на краю койки и плачет. Быстро вернувшись, он ударил Беннетта с такой силой, что каска слетела у того с головы и выкатилась наружу. К этому моменту в палатку, привлеченные шумом, сбежались сестры и санитары, с ними и Том. Они видели эту вторую оплеуху.
Заметив развоевавшегося дебошира, Толик не выдержал и, подскочив, свалил его с ног, заломив руку «на прием».
– Отпусти, ублюдок! – заорал недовольно Паттон.
– Простите, сэр, но вы ведете себя не по-джентльменски, – неожиданно даже для себя хладнокровно, словно во время разборок со шпаной, ответил Толик-Том. – Драться с больными, да еще с оружием… – Он ловко выдернул и отбросил к ногам Карриера оба револьвера, после чего отпустил ругающегося, словно ковбой на перегоне скота, генерала.
– Кто такой?! – потирая ноющую руку, заорал генерал.
– Сержант Томпсон, сэр! – попытавшись вытянуться, но тут же скривившись от боли и присев на койку, ответил Том.
– Томпсон? Хм… – Генерал явно смутился, словно что-то припомнив. – Здорово дерешься, парень. С немцами также не церемонишься?
– Им хуже, сэр! – хладнокровно улыбнулся Том, стараясь не показывать навалившуюся слабость и боль в ранах. – Они же меня наказать не могут, сэр!
– Молодец, сержант, – невольно усмехнулся в ответ Паттон. – Но следующий раз будь осторожнее. И не защищай трусливых сачков.
И сразу вышел, вместе с полковником Карриером.
– Я ничего не могу с собой поделать, – громко признался он Карриеру – так громко, что слышал, наверное, весь госпиталь, – у меня кровь закипает в жилах, когда я вижу, как тут нянчатся с проклятыми сачками.
Садясь в машину, Паттон повторил Карриеру:
– Я не шутил насчет того, что надо убрать отсюда этих трусов. Мне не нужно, чтобы трусливые ублюдки отсиживались в госпиталях. Их, наверное, придется все-таки когда-нибудь ставить к стенке, или мы разведем целые стаи мерзавцев. А сержанта не наказывайте. Настоящий американский герой.
Журналисты, бывшие в это время в госпитале, посоветовавшись, решили не упоминать о произошедшем в газетах. Однако врачи госпиталя использовали свои собственные связи в командовании, и новость дошла до Эйзенхауэра.
Скандал разгорался, но для Тома, к его удивлению, всё обошлось без последствий.
А за много тысяч километров от Сицилии, по советской Средней Азии путешествовал вице-президент США Уоллес. В этот день он как раз посетил только недавно отстроенный авиазавод.
«Паккард» неспешно катил по дороге. Сидящий на переднем сиденье, рядом с водителем, начальник охраны Джим Олсоп разглядывал окрестности. Водитель, заметив в зеркале заднего вида, что перегородка, отделяющая пассажирское сиденье, закрыта, пошутил:
– Что, босс, старушку ищешь? – и оба они негромко засмеялись, вспоминая…
Выехав из ворот завода, Уоллес вдруг попросил остановить машину: сразу за проходной раскинулись огороды, на которых сажали картошку. Старуха в старой плюшевой кофте, разбитых кирзовых сапогах копала лопатой землю. Она была одна на этом большом поле. Уоллес подошел к ней и, вежливо поздоровавшись, спросил:
– Что ж вы одна, бабушка? Почему никто не помогает?
Старуха удивленно посмотрела на него.
– Да ты что, мил человек, с луны свалился? Все уже посадили, а я малость прихворнула… А помогать-то некому. Людям в заводе работать надо, а картошечку я как-нибудь сама, чай, не помру.
– А муж, дети у вас есть?
– Старика-то я схоронила, а сынков двое, на фронте. Где ж им еще быть… Вот ты, мил человек, по виду начальник, скажи, скоро ль мериканцы второй фронт откроют? Талдычат, талдычат, а сами ни с места. Глядишь, и детки мои вернутся быстрее.
Вряд ли Уоллес знал значение русского слова «талдычат», но смысл его понял. Он повернулся и подозвал Олсопа. Тихо, чтобы не слышала старуха, что-то сказал ему. Тот подошел к своим офицерам и пригласил их сесть в машину. Заводские ворота открылись. Минут через десять машина вернулась, и офицеры вытащили из нее лопаты. Уоллес, ни слова не говоря, взял одну и стал копать бабкин огород. Что было делать остальным? Они тоже взялись за лопаты
[38]…
– Нет, сейчас задерживаться не будем, – отсмеявшись, ответил охранник. – Тебе что, не довели?
– Довели, что едем на аэродром, – усмехнулся шофер. – А там опять другую машину дадут.
– Скорее отдыхать отправят, – ответил охранник. – В Москву летим, на встречу с Дядюшкой Джо.
– Ничего себе! – удивился шофер, крутя руль и разворачивая машину поближе к стоящему на бетонированной площадке серебристому четырехмоторному «Дугласу».
Том ждал, чем же закончится его столкновение с генералом. И удивлялся, что в госпитале об этом не говорили только совсем тяжелые пациенты, а сверху царило полное молчание. Но на следующий день Томпсона вызвали в канцелярию и вручили направление на госпитальное судно «Сан-Клементе», и ему стало совсем не до больничных слухов.
Окрашенный в безупречно-белый цвет, с нарисованными на бортах огромными красными крестами, пароход стоял в гавани Агридженто. Само название городка что-то смутно напоминало Толику, но чем это место славилось в будущем, он так и не припомнил. Еще радовало сержанта то, что он уплывал подальше от разборок из-за инцидента в госпитале, к тому же так и не столкнувшись с местной мафией.
А в это время в Москве…
В знаменитом на весь мир кабинете Генри Эдгар Уоллес, вице-президент США, оказался весьма неожиданно для себя. Вообще, его назначение было неким компромиссом с либеральными кругами демократов и республиканцев, на которое пошел Рузвельт, чтобы получить дополнительные голоса из этого лагеря. Ну, и для того, чтобы иметь в правительстве человека, способного дружески разговаривать с русскими коммунистами. Причем он великолепно понимал, что при столь знаменитом и энергичном президенте, его роль была чисто декоративной. Не зря в разгар наступлений на всех фронтах, президент отправил его в Советский Союз. И уж тем более это должен был понимать хозяин кабинета, правитель одной шестой части суши. Поэтому Генри никогда и не рассчитывал на такую встречу.
– Здравствуйте, господин Уоллес, – поднявшись и сделав несколько шагов навстречу, поздоровался через переводчика Сталин.
– Здраствуйте, товарисч Сталин, – поздоровался по-русски Уоллес.
Сталин, пожимавший ему в этот момент руку, внешне воспринял это совершенно спокойно, только в желтоватого оттенка глазах полыхнуло что-то непонятное.
– Вы хорошо говорите по-русски, – заметил он. – У Рериха обучались?
