Когда мы сражаемся, мы дистанцируемся от противника. А поскольку религия играла чрезвычайно важную роль в государстве, ее обряды и мифы изображали врагов злыми чудовищами, которые угрожают космическому и политическому порядку. В Средние века христиане называли евреев детоубийцами, мусульман – «презренным и гнусным племенем», а катаров – опухолью на теле христианского мира. Да, эта ненависть была религиозно мотивирована. Однако она также была реакцией на социальные неурядицы, которые сопутствуют началу модернизации. В своей тревоге по поводу денежной экономики христиане делали евреев козлами отпущения, а папы переносили на катаров собственную неспособность жить по Евангелию. По ходу дела они создали воображаемых врагов, которые были искаженным зеркальным отражением их самих. Однако избавление от религии не положило конец предрассудкам. В Новое время возник «научный расизм», который опирался на застарелую религиозную ненависть и проложил путь к геноциду армян и гитлеровским лагерям смерти. Секулярный национализм, бесцеремонно навязанный колонизаторами, часто сливался с местными религиозными традициями, где религия еще не отделилась от политики. В результате эти религиозные традиции нередко искажались, и в них появлялась агрессивная струя.
В доказательство хронической нетерпимости религии часто ссылаются на сектантскую ненависть, которая присуща некоторым религиозным традициям. Действительно, эти внутренние конфликты бывали ожесточенными. Но почти всегда они имели и политический аспект. Христианских «еретиков» преследовали за то, что они, ссылаясь на Евангелия, обличали системную несправедливость и насилие аграрного государства. Даже сложные дебаты о природе Христа в Восточной церкви подогревались политическими амбициями «епископов-тиранов». Кроме того, гонения на еретиков часто начинались, когда нация испытывала страх перед нападением извне. Ксенофобская теология девтерономистов была разработана, когда царство Иудейское столкнулось с опасностью политического уничтожения. Ибн Таймия ввел в практику такфир, когда ближневосточным мусульманам угрожали крестоносцы с Запада и монголы с Востока. Инквизиция возникла на фоне османской угрозы и религиозных войн, а сентябрьская резня и эпоха террора в революционной Франции были спровоцированы страхом перед иностранным вторжением.
Лорд Эктон точно предсказал, что либеральное национальное государство будет преследовать этнические и культурные «меньшинства». И действительно, последние оказались в роли «еретиков». В Ираке, Пакистане и Ливане традиционные сложности в отношениях между суннитами и шиитами были усилены национализмом и проблемами постколониального государства. В прошлом суннитские мусульмане не желали называть своих единоверцев «отступниками»: они верили, что лишь Бог знает сердце человеческое. Однако практика такфир стала расхожей в наши дни, когда мусульмане снова боятся чужеземных врагов. Когда мусульмане нападают на храмы и синагоги в наши дни, ими движет вовсе не ислам. Коран заповедует мусульманам уважать веру «людей Писания»
{1756}. Один из стихов Корана, которым часто обосновывают джихад, гласит: «Если бы Аллах не позволил одним людям защищаться от других, то были бы разрушены кельи, церкви, синагоги и мечети, в которых премного поминают имя Аллаха»
{1757}. Новая агрессия по отношению к религиозным меньшинствам в национальном государстве есть преимущественно следствие политических конфликтов, возникших в результате западного империализма (ассоциируемого с христианством) и палестинской проблемы
{1758}.
Утверждение, будто «религия» всегда агрессивна, не соответствует истине. Иногда она даже обуздывает насилие:
• В IX в. до н. э. индийские ритуалисты исключили из богослужения всякое насилие и создали идеал ахимсы (ненасилия).
• В Средние века Pax Dei и treuga Dei заставляли рыцарей отказываться от преследования бедняков и запрещали сражаться с вечера среды до утра понедельника.
• Самый яркий пример: после восстания Бар Кохбы раввины переосмыслили Священное Писание таким образом, что еще тысячу лет евреи воздерживались от политической агрессии.
Впрочем, это редкие успехи. Государствам, в которых мы живем, насилие присуще в такой степени, что в лучшем случае пророкам и мудрецам удавалось лишь показать альтернативу. Буддийская Сангха не имела политической власти, но стала значимым фактором в Древней Индии и даже влияла на императоров. В своих надписях, помещенных по всей Индии, Ашока проповедовал идеалы ахимсы, терпимости, доброты и уважения. До революции конфуцианцы поддерживали в правительстве имперского Китая идеал гуманности (жэнь). Столетиями эгалитарный кодекс шариата был контркультурным вызовом аристократии Аббасидов. Халифы часто уклонялись от него, но все же признавали его законом Божьим.
Другие мудрецы и мистики создавали духовные практики, чтобы помочь людям обуздать агрессию и уважать друг друга. В Индии аскеты практиковали йогу и ахимсу, искореняя эгоистической мачизм. Другие культивировали идеалы анатта («не-Я») и кеносиса (опустошения), чтобы избавиться от желания ставить себя на первое место, столь часто ведущего к насилию. Они искали «невозмутимости», в которой человек не может считать себя выше других, и учили, что в каждом человеке есть священное начало, а любить нужно даже своих врагов. Пророки и псалмопевцы напоминали: город не может быть «святым», если правящий класс не заботится о нищих и обездоленных. Священники наставляли соотечественников вспоминать о своих прошлых страданиях, не с тем, чтобы кого-то гнать и преследовать, а чтобы помогать другим людям в их тяготах. Все они так или иначе объясняли: общество обречено, если люди не выработают «заботу о каждом» и не будут обращаться с окружающими так, как хотели бы, чтобы обращались с ними. Если бы колониальные власти соблюдали в своих колониях золотое правило, политических проблем сейчас было бы значительно меньше.
Всюду религия делала упор на важность общины. До Нового времени религия и община были нераздельны. Люди достигали просветления и спасения, учась гармонично жить вместе. Мудрецы, пророки и мистики не создавали дистанцию между собой и окружающими (подобно воинам), а помогали людям выстраивать отношения с теми, кого те обычно не считали близкими себе. И не только выстраивать отношения, но и брать за них ответственность. Они разрабатывали медитации, в которых сознательно распространяли свою доброту до всех концов земли и желали всем счастья. Они учили соотечественников чтить святость каждого человека и искали практические способы смягчить страдания мира. Как показала нейронаука, буддийские монахи, которые практиковали эту сострадательную медитацию, старательно активизировали те области мозга, которые связаны с эмпатией. Джайны создали удивительное учение об общности всех живых существ. Мусульмане стремились к «исламу» («покорности»), беря на себя ответственность друг за друга и делясь всем необходимым с нуждающимися. В Павловых общинах богачи и бедняки должны были сидеть за одним столом и есть одну и ту же пищу. Клюнийские монахи учили мирян во время паломничества жить, подобно монахам, совместно: значит, опять богачи и бедняки делили одни тяготы. Евхаристия была не просто соединением отдельного человека со Христом, но и обрядом, сплачивавшим политическое сообщество.
