Шестой крестовый поход (1228–1229 гг.) уже полностью шел вразрез с первоначальными идеалами, ведь возглавлял его германский император Фридрих II, отлученный папой Григорием IX. Он вырос в космополитической Сицилии, не разделял исламофобии остальной Европы и заключил перемирие с султаном аль-Камилем, которого, в свою очередь, не волновал джихад. Тем самым Фридрих без боя вернул Иерусалим, Вифлеем и Назарет
{1015}. Однако оба правителя неправильно рассчитали настроения масс: мусульмане уже видели в Западе безжалостного врага, а христиане считали более важным сражаться с мусульманами, чем отвоевывать Иерусалим. В марте 1229 г. Фридрих сам возложил на себя корону иерусалимского короля в храме Гроба Господня, поскольку ни один священник не решился проводить эту церемонию для отлученного. Рыцари Тевтонского ордена империи гордо заявляли, что эта церемония сделала Фридриха наместником Божьим на земле и что отныне он, а не папа, стоит «между Богом и человечеством и избран править всем миром»
{1016}. К данному моменту политическое влияние крестовых походов на события в Европе казалось уже более важным, чем политика на Ближнем Востоке.
Христиане снова потеряли Иерусалим в 1244 г., когда по нему прошлись хорезмийские турки, бежавшие от монгольских войск. Монголы представляли серьезную угрозу и христианскому, и исламскому миру. Между 1190 и 1258 гг. орды Чингисхана покорили северный Китай, Корею, Тибет, Центральную Азию, Анатолию, Россию и Восточную Европу. Если правитель отказывался склонить выю, его города разорялись, а подданных ожидала гибель. В 1257 г. Хулагу, внук Чингисхана, перешел реку Тигр, захватил Багдад и казнил аббасидского халифа. Затем он уничтожил Алеппо и занял Дамаск, который сдался и разрушен не был. Поначалу французский король Людовик IX и папа Иннокентий IV рассчитывали обратить монголов в христианство и их руками разорить ислам. Однако вышло так, что мусульмане спасли от монголов прибрежное государство крестоносцев, а возможно, и западный христианский мир. Впоследствии же монгольские правители, основавшие государства на Ближнем Востоке, обратились как раз в ислам.
В 1250 г. группа мамелюков свергла султана из династии Айюбидов. Десятью годами позже выдающийся мамелюкский военачальник Бейбарс нанес монголам поражение в битве при Айн-Джалуте (Галилея). Однако монголы покорили множество мусульманских земель в Месопотамии, горах Ирана, бассейне Амударьи и Сырдарьи, а также Волги, где основали четыре больших государства. Жестокость монголов не была вызвана религиозной нетерпимостью. Они признавали все религии, а покоряя очередную область, обычно сохраняли местные традиции, поэтому к началу XIV в. монгольские правители всех четырех государств обратились в ислам. Однако монгольская аристократия все еще ориентировалась на «Ясу» – военный кодекс Чингисхана. Многие из их мусульманских подданных были поражены блестящим двором монголов и очарованы новыми владыками. Но во время опустошений погибло столько достижений мусульманской науки и культуры, что некоторые законоучителя постановили: «Врата иджтихада (независимого мышления) закрылись». Это крайний вариант консервативной тенденции аграрной цивилизации, которая не имела экономических ресурсов для широкомасштабных инноваций, ценила социальный порядок больше оригинальности и полагала, что культура столь тяжело достается, что важнее всего сохранять обретенное. Сужение горизонтов не было вызвано внутренней динамикой ислама, а представляло собой реакцию на страшную агрессию монголов. Другие мусульмане реагировали на монгольские завоевания совершенно иначе.
Мусульмане всегда были готовы учиться у других культур и в конце XV в. многому научились у наследников Чингисхана. Османская империя в Малой Азии, Ближний Восток, Северная Африка, империя Сефевидов в Иране, Могольская империя в Индии будут построены по монгольскому военному образцу и станут самыми высокоразвитыми государствами своего времени. Однако монголы нечаянно спровоцировали и духовное возрождение. Вспомним хотя бы судьбу Джалаладдина Руми (1207–1273), одного из самых читаемых ныне мусульман на Западе, который бежал с семьей от монгольских войск, перебрался из Ирана в Анатолию и основал новый суфийский орден. В его философии заметно ощущение бесприютности и разлуки, но Руми также был очарован размахом монгольских владений и призывал суфиев исследовать безграничные духовные горизонты, открывая сердце и ум иным верованиям.
Да, на одну и ту же травму люди реагируют по-разному. Еще одним средневековым мыслителем, широко известным в наши дни, был воинственный ученый Ахмад Ибн Таймия (1263–1382). Он также был беженцем, но, в отличие от Руми, монголов на дух не переносил. Даже монголов, обратившихся в ислам, он считал «кафирами» (неверными)
{1017}. И он также выступал против прекращения иджтихада: в столь тяжелые времена законоучителя должны мыслить творчески и приспосабливать шариат к тому обстоятельству, что умма ослаблена двумя безжалостными врагами – крестоносцами и монголами. Правда, крестоносцы исчерпали свои силы, но монголы еще могут посягнуть на Левант. Значит, нужен военный джихад для защиты земель, а в плане подготовки к нему, учил Ибн Таймия, – большой джихад, возвращение к первоначальному чистому исламу, освобождение от таких наслоений, как философия (фальсафа), суфийская мистика, шиизм, почитание святых и гробниц. Мусульмане, упорствующие в этих заблуждениях, не лучше неверных. Когда Газанхан, первый из монгольских вождей, принявших ислам, вторгся в Сирию (1299 г.), Ибн Таймия издал фетву (заключение) о том, что монголов следует считать не мусульманами, а неверными, ибо они живут не по законам шариата, а по собственному военному кодексу. Соответственно, мусульмане не обязаны им подчиняться. Вообще говоря, мусульмане издавна избегали называть тех или иных единоверцев отступниками: лишь Бог знает, что таится в сердце человеческом. Практика же обвинения в неверии (такфир) обретет новую жизнь в наши дни, когда мусульмане снова ощутят угрозу со стороны чужеземцев.
Во времена крестовых походов Европа также привыкла к большей узости кругозора и стала, как выразился один историк, «обществом гонителей»
{1018}. Скажем, до начала XI в. евреи были полностью интегрированы в европейский социум
{1019}. При Карле Великом они имели имперскую протекцию и занимали важные общественные должности. Из их среды выходили землевладельцы и ремесленники; большой спрос имелся на еврейских врачей. Евреи разговаривали на тех же языках, что и христиане (идиш появился лишь в XIII в.), и давали своим детям латинские имена. О гетто не могло быть и речи: евреи и христиане жили бок о бок и, к примеру, в Лондоне до середины XII в. покупали друг у друга дома
{1020}. Однако в XI в. пошли слухи, что именно евреи убедили фатимидского халифа аль-Хакима разрушить храм Гроба Господня в Иерусалиме (1009 г.), хотя этот халиф (по-видимому, психически больной) преследовал не только христиан, но и евреев, и даже мусульман, своих единоверцев
{1021}. Тогда евреи подверглись нападениям в Лиможе, Орлеане, Руане и Майнце. Христианская фантазия нередко отождествляла евреев с мусульманами, что с каждым новым крестовым походом осложняло положение евреев. Вспышка гонений на евреев произошла после коронации Ричарда I в 1189 г., а в 1190 г. случилось массовое самоубийство йоркских евреев, отказавшихся принять крещение. В 1140-е гг., после гибели одного ребенка в Норвиче, впервые всплыл «кровавый навет»: будто бы евреи убивают христианских детей. Аналогичные случаи имели место в Глостере (1168 г.), Бери-Сент-Эдмундс и Винчестере (1192 г.)
{1022}.
