С самого первого момента катастрофы Стэплс принял совершенно правильное решение.
– Продуть главную балластную! – подал он команду. – Горизонтальные рули вверх! Полный вперед! Сгруппироваться!
В его голосе не было даже намека на панику, несмотря на то что корма уходила вниз под углом пятьдесят или шестьдесят градусов.
Билл Моррисон все еще был в носу. В темноте у него было немного времени на раздумья. Он понял, что их протаранило судно. В тот момент его не занимало «как» и «почему», он даже в мыслях к этому не обращался. Вместо этого он напряг каждый мускул.
– Попытайся открыть люк, Билл! – сказал Стэплс.
Он сказал это так спокойно и хладнокровно, как будто это был обычный приказ в обычный день.
Билл попытался, но безуспешно. Зажим отпущен, но внешнее давление слишком высокое. Пока он продолжал свои усилия, он мог слышать голос Стэплса, говорящего рядовым, находившимся в центральном посту, чтобы они взяли дыхательные приборы, сели рядом, и что «все будет ол-райт».
Трудно описывать события, подобные этому, так как приходится извлекать забытое из уголков памяти и излагать их воображаемому историку. Трудно восстановить точную последовательность событий, но в результате лодка легла на дно залива, на глубине примерно в сто восемьдесят футов. Удар, по всей видимости, был нешуточный. Корма ушла вниз под углом. Это было понятно по высокому уровню воды в кормовой части, и в носовой он тоже постоянно увеличивался. Проблемой стал непослушный люк.
В тот момент, когда лодка прекратила спуск, давление изнутри было выше, чем давление на люк сверху. Воздух в центральном посту был сжат в маленький объем его кубатуры и под давлением просачивался наружу через ослабленный носовой люк. Это восходящее движение начало увлекать Билла Моррисона за собой. Он чувствовал, что его выносит из «W & D». Но его это вовсе не устраивало. Матрос Кэрролл находился за рулем, около него – механик Светтон, готовый подать Моррисону руку через люк, как только это понадобится. Конечно, Билл думал, что можно что-то сделать по крайней мере для одного из них.
С большими затруднениями он все же какое-то время смог сопротивляться хлынувшей воде и достичь люка центрального поста. Он сумел ухватиться за одежду Светтона и рвануться вниз и дальше, потом они вдвоем застряли в узком люке, и он помог товарищу выбираться наверх. Так много трудностей было преодолено к этому времени, что, когда он попробовал двинуться назад, внутрь лодки, в надежде ухватить за другое плечо – плечо Кэрролла, тот был способен сделать не более чем одно движение рукой, которое, замеченное в темноте и водовороте, могло означать только грустное «прощайте». Затем все мысли остановились.
Он очнулся на палубе одного из бонозаградительных судов его величества. После неизбежного «Где я?» он увидел Светтона, а затем память заработала и вернула его назад. В известном смысле это был конец истории.
Было только несколько отдельных деталей, которые он должен был для себя восстановить, когда почувствовал, что немного окреп. Бонозаградительное судно наблюдало как начало, так и конец этой трагедии. «ХЕ-11» дрейфовала из района маневрирования к месту установки новой линии боновых заграждений. При подъеме на десять футов она попала под носовую часть бонозаградительного судна как раз в то время, когда это судно, установив буй, включило двигатель. Поскольку до этого двигатель был выключен, в воде не было слышно никаких предупреждающих шумов, которые могли быть услышаны на лодке. Расклад получился зловещий.
С того же бонозаградительного судна заметили сначала одну, а через секунду другую всплывающие головы. Светтон чудом не потерял сознания и смог подхватить и поддержать своего первого лейтенанта, когда тот без сознания всплыл на поверхность почти рядом с ним. Одно из его усилий было вознаграждено.
Трое остальных – лейтенант Стэплс, матрос Кэрролл и машинист Хиггинс – были мертвы. Лодку подняли через два или три дня.
Каждый из погибших имел на себе дыхательный прибор, но, скорее всего, они погибли из-за кислородного отравления до того, как сумели закончить обычную подготовку к спасению.
Моррисон и Светтон в течение нескольких дней испытывали серьезные нервные перегрузки. Сначала были похороны, затем показания следственной комиссии, затем празднование двадцать первого дня рождения Билла, во время которого каждый из присутствующих на «Варбел» проявил бешеную заботу о том, чтобы помочь ему хоть немного забыть случившееся.
«ХЕ-11» была прозвана «Люцифером». Это был полуофициальный обычай во флотилии – каждая Х-лодка наряду с номером имела прозвище. Такая практика была довольно обычной для командира 12-й флотилии субмарин при организации церемонии спуска на воду в присутствии женщин – даже несмотря на то, что прозвища никогда не попадали в списки ВМФ. В основных ходовых названиях имелись обычно или буква «X» или сочетания «ХЕ». Так, «Х-23» была «Ксифиас» («Меч-рыба»), «ХЕ-9» – «Анэкспектед» («Неожиданная»), «ХТ-5» – «Экстендед» («Вытянутая») и так далее. Стэплс бросил вызов неписаной традиции в этом выборе названия и, кроме того, нарушил старую моряцкую традицию, согласно которой корабль или лодка не должны быть названы именем дьявола. «Ничего хорошего из этого не выйдет», – сказал ему старый седой уоррент-офицер в кают-компании на «Варбел», когда Стэплс объявил о своем намерении назвать лодку именно так. Ничего хорошего и не вышло, и кают-компании потребовалось долгое время, чтобы забыть это грустное предупреждение, оказавшееся трагически пророческим.
У других лодок подобных инцидентов при проведении рабочей программы не было. Методы, применяемые командирами и штабными офицерами в первые недели жизни каждой лодки, были примерно такими же, какие использовались при работе с лодками, которые действовали против «Тирпица», или с более усовершенствованными, класса «20». Установившаяся ранее практика подразумевала глубокое погружение, для которого лодку опускали на прочном тросе, идущем от носовой части водолазного бота, на глубину триста футов. Это сопровождалось обычными испытаниями всех узлов оборудования лодки, и, наконец, команды могли проверить себя и свое судно с помощью отработки многих упражнений, с которыми они уже были знакомы.
В течение этой зимы целых двадцать четыре Х-лодки работали с различных береговых и плавучих баз, которые были приданы 12-й флотилии. Трудно выбрать отдельные инциденты этой напряженной деятельности, но, не называя никаких имен, мы можем сообщить, к примеру, что одна из лодок при проведении четырехдневных испытаний на навигацию и выносливость незадолго до рассвета оказалась на мели на восточном берегу Лох-Файн. Все было перенесено и перекачано из сидящего на мели носа в кормовой отсек. Но тем не менее, положение носовой части не изменилось. Командир и первый лейтенант, стоя на кожухе и оценивая ситуацию, к счастью, привлекли внимание проходившего мимо рыболовного судна. Они полагали, что могли бы с его помощью освободиться прежде, чем какой-нибудь любопытный военный корабль высунет нос из-за угла. Был протянут линь от кормового крепления лодки до кормы рыболовного судна. Последнее медленно двинулось вперед, и нос лодки медленно сошел с рифа, на котором покоился. Наконец-то они стали свободны! Но тогда (и только тогда) два ликующих офицера на палубе лодки вспомнили, что весь вес в данный момент сосредоточен в корме!
