Именно там, у портнихи, в квартире которой так хорошо пахло новой тканью и дорогими духами, Юля взглянула в огромное, от пола до потолка, зеркало и не узнала себя. Тощего лягушонка больше не было. Перед ней стояла молодая особа с хорошей фигурой, с тренированными гладкими ножками, самоуверенная, гордая, неприступная. Юлька так поразилась, что сразу от портнихи отправилась в косметический салон, где ей очистили кожу, придали форму бровям, научили, как справляться с волосами…
Юлькино преображение на этом не закончилось. «Нет пределов совершенству», — решила она про себя. Танцы выполнили свою миссию и были заброшены. Напрасно преподаватель ходил к Юле домой, умолял и унижался, просил вернуться к занятиям, называл Юлю своей последней надеждой… Но та была непреклонна.
— Мне это больше неинтересно, — отвечала она.
Юля к этому времени уже окончила школу — без троек — и поступила на театральный факультет консерватории. Для чего ей это понадобилось — неизвестно, но она с присущим ей упрямством шла к намеченной цели и никому не собиралась объяснять своих поступков. Жанна Крымская, единственная подружка, к тому моменту уже отчалила в Москву, поступать в МГУ… Но она всегда была семи пядей во лбу, да ей и было у кого поселиться в столице, тетка у нее там.
Успех сопутствовал ей во всем, за что она бралась. На втором курсе на нее обратил внимание режиссер местного театра, приглашал на небольшие роли. Красавиц без речей — вот кого играла Юля. Ей сопутствовала зависть коллег. На нее обращали внимание интересные мужчины. Городские тузы присматривались к красивой актрисе. Татьяна Витальевна только руками всплескивала, когда узнавала, какие кавалеры ухаживают за ее доченькой. Сердце у нее замирало, когда она видела целые корзины дорогих цветов посреди зимы… Она боялась за дочь — боялась, что той вскружит голову легкий успех и всеобщее обожание, боялась, что пойдет она по дурной дороге. Но через некоторое время вздохнула с облегчением. Юлька мужиков не подпускала на пушечный выстрел, со всеми была одинаково холодна и приветлива, неизменно приходила домой ночевать.
— Некогда мне глупостями заниматься, — спокойно отвечала она, когда мать начинала высказывать ей свои подозрения и опасения на ее, Юлькин, счет. И говорила правду. Прогоны, репетиции, спектакли — ну куда там думать о глупостях! К тому же ей нужно было зарабатывать для себя деньги — на материнскую зарплату медсестры вдвоем при всем желании не прожить. Вот и снималась на местном телевидении в рекламах, хоть немного, а зарабатывала… Участвовала в презентациях — выйти в «голом» платье, вынести корзину цветов, улыбнуться…
Татьяна Витальевна гордилась дочерью, любила ее, но совершенно не понимала. Да и как поймешь? Все время молчит, не засмеется, не заплачет на людях, и неизвестно, что у нее на уме, что она за человек. Только раз, года три назад, мать услышала из комнаты дочери приглушенные рыдания. У Юли была истерика. Татьяна Витальевна облила дочь водой и приступила к расспросам, но девчонка только вздыхала и не сказала ничего. «Очень сдержанный характер», — сказала про дочь Эмма Лаврентьевна, начитанная соседка по лестничной клетке, и мать это высказывание усвоила твердо. Просто сдержанный характер, отсюда и скрытность, и немногословность. Но Юля хорошая девочка, волевая и целеустремленная. После окончания факультета ее пригласили в несколько театров, но она отказалась.
— Мам, ты видишь, как мы живем? И тебе хочется, чтобы так всю жизнь? Вот так? Считать копейки, мечтать о зимних сапогах?
Тут и проявилась Жанна, которой удалось пристроиться куда-то в Москве. Не то чтоб уламывала, но давала в письмах понять, что Юля могла бы сняться в сериале. Сначала в небольшой роли, потом… Может, ей повезет? Юлька несколько раз уезжала «на разведку» то в Москву, то еще куда-то… И вот теперь решилась ехать окончательно.
Татьяна Витальевна долго еще не могла заснуть — ворочалась, сбивая простыню, вздыхала, мучилась смутными тревогами, а задремав, видела тяжелые, неприятные сны.
Юля спала без сновидений. Собранные чемоданы стояли в углу. До поезда на Москву оставалось четыре с половиной часа.
На рассвете Юля прощалась с матерью.
— Ты уж прости, если чего не так сказала, — вздохнула Татьяна Витальевна. Она куталась в старческую серенькую кофту, полные ее плечи вздрагивали, и это вызвало у Юли новый приступ раздражения. И чего трясется, как овца! То бой-баба, кого угодно переорет, а то раскисает…
— Ну ладно, ладно. — Юля небрежно чмокнула мать в щеку. — Ты иди, не стой на холоде. Я пойду в купе.
— Нет уж, как же это, — засуетилась Татьяна Витальевна. — Я, как положено, помахать тебе хочу, когда поезд тронется. А ты иди, а то замерзнешь.
— Да нет, я уж с тобой постою, — со вздохом отвечала Юля.
— А то, может, осталась бы? — сказала мать, словно продолжая вслух какую-то невысказанную мысль. — Замуж бы вышла за хорошего человека, ребенка родила и забыла про театры-то свои… Андрей Геннадьевич за тобой ухаживал, такой солидный, обеспеченный человек, ты бы за ним горя не знала!
— Успеется. — Юля улыбнулась матери, собравшись с силами. В конце концов, она не виновата, что так досаждает дочери. Надо доставить ей на прощание пару приятных минут. Это же нетрудно… — Береги себя, мамулечка, — защебетала Юля. Судя по всему, с минуты на минуту должны были скомандовать отправление. — А за меня не волнуйся. Я себе там такого мужа оторву, тебе и не снилось! А там тебя к себе возьму… Не бойся, ты же знаешь, я умная девочка!
— Знаю, знаю. — Татьяна Витальевна украдкой смахнула со щеки слезу. — Ладно уж, ступай в вагон. Я пошла. Юля! Погоди.
Юля обернулась, вглядываясь в лицо матери.
— Юлечка… Ты вернешься?
— Конечно, мам. Что за вопрос? Я вернусь, или ты ко мне переедешь…
— Ты прости уж меня, доча… Нескладно все как-то вышло…
— Ну что ты, мам. Тебе не за что прощения просить…
— Есть за что. Ну ладно, иди в вагон. И правда холодно.
Юля со вздохом облегчения ушла. Поезд тронулся, мимо окна проплыло заплаканное лицо матери — она слабо махала рукой. Юля махнула ей и с легким сердцем вошла в купе. Поезд разгонялся постепенно, пока он еще ехал по городу, мимо знакомых мест. Но уже через час, когда проводник принес Юле белье и кофе, он мчал уже по степи… Уютно устроившись на диванчике, она достала из сумки румяное яблоко, томик Флобера и погрузилась в чтение. Ее попутчик, немолодой мужчина, по виду — бывший военный, настроен был побеседовать с этой милой, удивительно красивой девушкой, но получил в ответ такой презрительно-холодный взгляд, что так и не решился завязать разговор.
— Кстати, в дороге вредно читать, — наконец решился заговорить ее попутчик. — Видите ли, постоянная вибрация…
— Благодарю вас, — отрезала Юля.
— За что? — опешил попутчик.
— За заботу о моем здоровье.
Интонационно эта благодарность выглядела как самая беспардонная брань. Попутчик стушевался и больше не смел заговаривать с девушкой. Неудивительно — ведь в ней что-то такое было, от чего мог бы смутиться и самый развязный наглец.
