Джонатан подписал чек, чувствуя себя невероятно самодовольно, воображая удивление Клэр, когда ей доставят цветы, а затем удивление ее кавалера, который поймет, что уже не может принимать ее внимание как нечто само собой разумеющееся. Возможно, он наконец решит, что начинается новая охота и по ее следу уже идет новая молодая и горячая гончая. Джонатан ожидал, что этот поступок наполнит его чувством огромного удовлетворения. Ведь он помог подруге. Однако испытал лишь недоумение. И почему он сейчас ощущал себя словно собака на сене, а никак не гончая, идущая по следу?
Джонатан хорошо подготовился в тот вечер на балу у Роуздейлов. Он ангажировал ее на два танца, написав свое имя на крохотной карточке, висевшей на ее запястье, убедившись, что второй танец будет поздно вечером, так что она не сможет снова исчезнуть.
Оживленный танец в деревенском стиле был одним из первых. После этого энергичного танца они хохотали до упаду, едва дыша.
– Я уже давно так не танцевала! – воскликнула Клэр, ловя воздух ртом и пытаясь успокоиться.
Это было восхитительно. Если он и считал, что его удивительные ощущения во время вальса с Клэр оказались случайностью, то зажигательный деревенский танец убедил его в обратном. Сейчас он чувствовал себя даже еще более живым и счастливым. Они без устали кружились, он крепко обнимал ее за талию, прижимая к себе. Когда она оказывалась рядом, он неожиданно для самого себя начинал дышать полной грудью.
– Мне надо на воздух, пойдешь со мной? – спросил Джонатан, пытаясь восстановить дыхание.
Во время танца Клэр смотрела ему в лицо и от души смеялась – казалось, она забыла обо всем на свете. Так же как и он – о своем французском, о Вене, о Сесилии.
Но как только они выскользнули из зала на террасу, он сразу ощутил, как Клэр снова напряглась.
– Tu es nerveux?
[12] – тихо спросил он, осторожно ведя ее вниз по пологим каменным ступенькам в сад Роуздейлов.
– Возможно. Я никогда не выходила на террасу или в сад во время бала. – Она слегка усмехнулась, пытаясь все перевести в шутку.
В таком случае ее кавалер был либо ханжа, либо болван.
– И никаких поцелуев украдкой? – поддразнил ее Джонатан. – Твой кавалер, судя по всему, образец безупречных манер.
И ее нынешний кавалер тоже. Ни единого поцелуя тайком.
– Нет. – Забыв о предосторожности, Клэр вдруг рассмеялась, ее смех прозвучал волшебным, мелодичным колокольчиком. – Я не могу похвастаться тайными поцелуями. Моя жизнь не настолько увлекательна, мистер Лэшли, несмотря на ваше нежелание в это верить.
– Джонатан, – поправил он ее. – Мне казалось, сегодня днем мы договорились называть друг друга Джонатан и Клэр.
Согласно правилам светского общества, это было весьма смелое решение, да и говорить о поцелуях было неприлично, но в последние дни ему почти не было дела до общепринятых правил. Совершенно неожиданно для него стало важно, что он для нее просто Джонатан, а не мистер Лэшли, который приходит в ее дом на пару часов, чтобы позаниматься французским. Что произойдет, когда эти занятия закончатся? Неужели они, Джонатан и Клэр, просто исчезнут? От этой мысли ему сделалось нехорошо.
Стиснув зубы, Клэр обернулась к нему:
– Послушай, Джонатан. В моей жизни едва ли найдется место для приключений, как ни стыдно мне в этом признаться.
– Но почему так, Клэр? – с мягким вызовом в голосе спросил он, чувствуя, что они оба находятся на пороге чего-то важного. Это был вопрос, который он хотел задать ей с того первого дня в библиотеке. Если он узнает ответ, то сумеет найти ключ ко всем ее тайнам. Что она делала последние три года и почему? – Какое самое замечательное событие произошло в твоей жизни в недавнем прошлом? – спросил он, когда она промолчала.
– Хочешь знать правду? Ты – самое замечательное, что произошло со мной за долгое время. – Обучать французскому отчаявшегося мужчину стало для нее важным событием каждого дня.
При мысли об этом он поморщился.
– Возможно, нам следует это изменить. – Джонатан одарил ее одной из своих самых очаровательных улыбок, изо всех сил стараясь не смотреть в вырез ее платья, но этот наряд явно сшила волшебница. Сегодня на Клэр было платье из персикового шифона, выглядевшего невероятно женственно, мягко облегая ее грудь. – Нам следует сделать твою жизнь увлекательной.
Его огорчала мысль, что «увлекательной» ее жизнь может быть очень недолгое время, заставив пока еще неизвестного джентльмена, еще ни разу не поцеловавшего ее, как-то проявить себя. Девушка, знающая четыре языка, заслуживает более интересной жизни.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – услышал он в тишине собственный голос. – Иногда мне кажется, что ничего не изменится, что моя жизнь навсегда останется такой, как и прежде, что каждый день меня ждет одно и то же, каждую весну я стану проводить в Лондоне, каждую осень – на охоте, каждую зиму – за городом. – Он умолк, подыскивая правильные слова. – Я чувствую себя так, будто жду чего-то, но ничего не происходит. И эта одинаковость душит меня, и я не в силах от нее избавиться. Я ничего не могу с этим поделать. – Ни разнообразия, ни остроты ощущений, просто обычная жизнь, и все же он должен быть благодарен и за это. – Я словно похоронен заживо.
Неужели он произнес эти слова вслух? Боль в глазах Клэр стала тому подтверждением.
– Прости, не знаю, что на меня нашло.
– Тебе незачем извиняться. – Она пристально смотрела ему в глаза, словно пыталась что-то найти в их глубине. – Если это то, что ты действительно чувствуешь. Нам обоим стало бы легче, если бы мы рассказали друг другу, что чувствуем, что нас тревожит, вместо того чтобы постоянно притворяться, что все прекрасно, хотя это совсем не так.
Он вдруг почувствовал, как его охватило странное облегчение. Она не успокаивала его фальшивыми, ободряющими фразами вроде: «Тебе надо думать о поездке в Вену, думать о предстоящем браке. И тогда все наладится».
– Такому, как я, грех жаловаться на жизнь. – Джонатан попытался натянуть на себя радостную улыбку. Он вернулся с войны без Томаса, и чувство вины не оставляло его ни на мгновение, лишая сил. – У меня столько всего есть… Но, Клэр, я устал шататься по балам в ожидании лучшего будущего. Мне нужна Вена. Я хочу, чтобы моя жизнь наконец началась.
Раньше он никогда не осмеливался никому об этом рассказывать, но сегодня вечером признания лились из него ручьем. Ему хотелось бы во всем обвинить эту ночь, красивый сад, аромат первых летних цветов, разлившийся в теплом воздухе, но не мог. Он мог обвинить в этом лишь эту женщину. Уже во второй раз он позволил себе так открыто говорить о том, что его беспокоит.
– Тогда все это произойдет, если ты сам все это выбрал. – Клэр серьезно смотрела ему в глаза, и ему вдруг почудилось, что мир вокруг перестал существовать, остались лишь они вдвоем в этом пустом саду, и он, словно завороженный, слушал ее ласковый голос. – И я в это верю, Джонатан. Мы сами творцы собственных судеб, намеренно или наоборот. Желания, потребности, прихоти – все зависит от нас. Ничего не изменится, пока не изменимся мы сами.
