Клэр и понятия не имела, какой соблазнительной силой обладали ее слова. Он хотел верить ей, хотел стать мужчиной, самим создающим собственную судьбу, а не человеком, чья судьба повинуется случаю. Только вот будущее, которое он хотел заполучить, обладало высокой ценой. И, глядя на Клэр, прислонившуюся к стволу дерева, с сияющими в свете фонарей волосами, он вдруг с ужасом понял, что цена этого будущего чересчур высока.
В это мгновение в ней сочетались мудрость Афины и красота Афродиты. Он пытался понять, что заставило его поддаться ее чарам – ее слова или же ее удивительная красота. Это было не важно, потому что не меняло того, что он хотел сделать в это мгновение. Он хотел поцеловать ее.
Джонатан наклонился и прильнул к ее губам, медленно приоткрывая их, давая возможность ей привыкнуть к его нежному натиску и покориться его воле. И она сдалась. За ее нерешительностью скрывалось любопытство, медленно расцветающее желание, когда она ответила на его поцелуй, их тела слились в объятии, и поцелуй стал глубже. Он не ошибался. Клэр была готова к пробуждению.
Джонатан обхватил ладонями ее талию, провел кончиком языка по губе, наслаждаясь ее нежным вздохом. Он снова впился в ее губы, на этот раз с большей горячностью. Клэр была открыта для него, готова подарить ему себя, как цветок, обвив его шею руками, она так сильно прижалась к нему, что он ощущал жар ее тела. Боже, он хотел наслаждаться ею, раствориться в ней. С ее губ слетел стон, когда он принялся покрывать поцелуями ее шею. В этом стоне он уловил наслаждение с оттенком… сожаления?
– Джонатан, не надо. Ты не должен. – Клэр оборвала поцелуй, ее глаза расширились. – Это уже слишком.
– Что слишком? – Он уткнулся носом в ее шею, не желая упускать этот момент, мечтая о новых поцелуях.
– Танцы, цветы, которые, кстати, были прекрасны, слишком прекрасны. Ты не должен ухаживать за мной. Девушка может неправильно истолковать подобные действия.
Конечно, она имела в виду Сесилию. Но у Сесилии не было на него никаких прав. И судя по сегодняшнему замечанию Клэр, что мужчина и женщина не могут быть друзьями, Сесилия с ее придуманными правами действительно могла приревновать его. Она не смогла бы придраться к цветам и танцам. И все же он знал, что поцелуй выходил за рамки приличий, даже если это был единственный поцелуй, который точно перевесит целая жизнь, отданная служению долгу.
– Клэр, я… – Ему следовало извиниться, но он не хотел. Джонатан не чувствовал себя виноватым, так зачем же тогда извиняться? И ему снова захотелось поцеловать ее.
– Мне надо идти. – Она отстранилась, и он отпустил ее, понимая, что она не станет танцевать с ним второй танец. Если он сейчас ее отпустит, ее уже не будет в танцевальном зале, когда он туда вернется.
Он не имел права позволять себе такую вольность. Он даже не мог оправдать этот поступок желанием вдохновить ее поклонника на более решительные действия. Сегодня он попросил у нее слишком много: сначала дружбу, потом поцелуй, и этот поцелуй неожиданно разжег целый пожар в его душе. Клэр ничего не знала о его жизни. Она встречалась с ним исключительно на светских раутах и привыкла видеть вежливую маску джентльмена, которую он всегда носил на своем лице. Сесилия никогда не заглядывала под эту маску, не чувствовала в этом необходимости или просто не хотела. Ей было вполне комфортно с улыбающимся, очаровательным Джонатаном Лэшли. Однако Клэр интересовал не только безупречный фасад.
Клэр попыталась заглянуть под маску. Он чуть-чуть приоткрыл ей свою душу сегодня вечером, и она произнесла пророческие слова: «Я верю в то, что ничего не изменится, пока мы этого не пожелаем». Сесилия была бы удобной женой, она не стала бы копаться у него в душе. Он мог бы всю жизнь притворяться счастливым, как было до войны, до того, как он потерял Томаса.
Он сорвал листок с дерева и принялся лениво вертеть его между пальцами. Однажды он поверил, что сумеет изобразить, что счастлив и доволен своей жизнью. Если он притворится, что счастлив, то так, в конце концов, и произойдет. До сегодняшнего момента ему удавалось обманывать всех вокруг, кроме него самого. Что ж, если он сам не мог быть счастлив, то, по крайней мере, сделает счастливой Клэр. Он непременно поможет ей с этим несговорчивым джентльменом, хочет она того или нет. Все было бы гораздо проще, если она назвала бы имя этого мужчины. Но каждый имеет право на свои тайны. Тайна есть тайна, и не важно, насколько она серьезна. Но его тайна казалась ему самой важной на свете.
Джонатан с трудом перевел дух. Ему необходимо вернуться в зал. На всякий случай. Но, войдя внутрь, он уже знал, что Клэр ушла. Он внимательно оглядел каждый уголок, чтобы удостовериться, что не ошибся. Ее нигде не было видно.
Значит, и ему пора уходить. У него больше нет причин здесь оставаться. Он извинился перед хозяйкой, сославшись на неотложные дела, и направился к выходу.
Звуки музыки и веселая суета провожали его, когда он выходил из зала. Что подумали бы о нем все эти люди, если бы знали правду? Что сказала бы Клэр, если бы узнала, что это именно он принял решение бросить Томаса?
В ту ночь ему снился Томас.
Издалека доносились звуки канонады. По мере того, как продвигался их отряд, взрывы грохотали все ближе и ближе. Его лошадь испуганно гарцевала под ним, в то время как он спорил с братом:
– Ты не можешь доставить депешу, это слишком опасно.
– Кто-то должен это сделать, и, черт подери, это точно будешь не ты. Ты наследник. Все рассчитывают на то, что ты вернешься назад целым и невредимым. – Томас продолжал отважно упорствовать, в то время как остальные офицеры взволнованно поглядывали на дорогу – у них были все причины для беспокойства.
– Вся французская армия скоро будет здесь, – настаивал он, пытаясь убедить Томаса в невозможности выполнить задание.
– Значит, я должен ехать без промедления. – Брат упрямо стиснул зубы, и Джонатан понял, что ему не переубедить Томаса. – Офицеры ждут важное донесение.
– В штабе не знали, что дорога будет перекрыта, когда отправляли нас сюда. Те офицеры могут сами принять нужные решения. – Снова раздался взрыв, и Джонатан с трудом удержался в седле, натягивая поводья. – Мы здесь не проскочим, Томас, разве ты не понимаешь? Нам некуда отступать. – Его охватил гнев. Он не собирался рисковать жизнями своих людей из-за какой-то депеши. Но это был Томас, упрямый герой – Джонатана беспокоило, что его младший брат считал войну всего лишь игрой.
Томас резко вонзил шпоры в бока своего гнедого коня и, развернув его, привстав на стременах, вглядывался в даль.
– Это способен сделать лишь один из нас. Отличный наездник. Из нас двоих – я лучше.
С этим, конечно, можно было поспорить, подумал Джонатан. Однако Томас был более безрассудным, и это решило исход спора.
– Позволь мне, Джонатан. – Его серые, как сталь, глаза встретились с глазами брата, и он вспомнил, что, хотя Томас и был моложе на два года, он уже не был ребенком. – Если ты и дальше станешь удерживать меня, то поставишь под угрозу всех остальных и лишишь меня возможности отличиться.
