Теперь представим другую ситуацию. Вы опаздываете на встречу с близким, любимым человеком, с которым у вас доверительные отношения. Может быть, это ваш друг, с которым вы прошли «огонь, воду и медные трубы». А может быть, ваша пожилая и не слишком здоровая мама. Вы понимаете, что она вас легко простит за опоздание и даже не упрекнет, но зная, как нелегко ей будет вас ждать, вы чувствуете вину и, приехав позже, искренне просите прощения, стараетесь загладить вину (она будет еще сильнее, если вы забыли дома телефон и поэтому не смогли предупредить о своем опоздании).
О страхе за себя, о беспомощности и тем более о неприязни к близкому человеку и речи нет – напротив, ваша любовь в такой ситуации может даже возрасти. Вы расстроены, но чувствуете себя парадоксально сильным, способным сделать многое для близкого человека.
Теперь давайте подумаем: насколько серьезно мы провинились в первом и во втором случае?
Думаю, честным будет такой ответ: мы не очень уж виноваты ни в первой, ни во второй ситуации. Опоздать может каждый: в некоторых случаях можно отнести это событие к случайным, мало или совсем не зависящим от нашей воли. Если речь не идет о вопросах жизненной важности, то это не преступление, которое карается законом или даже общественным порицанием. Среди десяти библейских заповедей нет повеления «не опаздывай».
Другое дело, что и в первом, и во втором случае мы переживаем очень сильные эмоции. Почему так происходит? Дело в том, что нам важна не столько нравственная оценка поступка, сколько последствия, которые он может повлечь для нас. А последствия, которых мы боимся, указывают на самые хрупкие и тонкие стороны нашего бытия, на то, что нас больше всего тревожит. Где тонко, там и рвется. В первом случае наши переживания основаны на страхе и тревоге за себя, то есть на ощущении неустойчивости, слабости нашей жизненной ситуации; во втором – на тревоге и огорчении за близкого человека, то есть на любви к нему и на осознании его хрупкости. Подведем небольшой итог этому путешествию в наш внутренний мир.
♦Существует два вида вины. Одна из них – настоящая, а другая ее только напоминает. Настоящую вину принято называть подлинной или здоровой. Ту, что кажется виной, но ею не является, – болезненной, невротической. Если мы виноваты перед кем-то (о вине перед самим собой мы поговорим в пятой части нашей книги), есть один критерий, который чаще всего помогает их различить. Испытывая здоровую вину (как во втором случае), мы фокусируем внимание как бы вовне, на другом человеке. Переживая невротическую вину (как в первом случае), мы сосредоточены на самом переживании и на себе.
Прислушайтесь, если в ваших переживаниях есть толика любви и жалости к тому, перед кем вы провинились, то ваша вина – подлинная. Если же этого нет, то испытываемое вами – не вина, а ее болезненный двойник.
1
О подлинной и двойственной вине
Подлинная вина: сила правды
Любая вина неотъемлемо, интимно связана с переживанием тревоги, а тревога может быть очень разной. Какая тревога – такая и вина.
В случае подлинной вины мы можем испытывать тревогу по поводу какого-то ущерба в мире (случившегося или только возможного), а если точнее, части этого мира, за которую мы ответственны. И это такая ответственность, которая не навязана нам другими и не отнята у других.
Например, врач несет ответственность за диагностику и лечение своих пациентов. Актер отвечает за плоды своего творчества. Ученый – за результаты своих исследований. Журналист – за достоверность информации, которую сообщает.
Во врачебной практике бывают сложные случаи. Например, когда доктору слишком долго не удается поставить диагноз или этот диагноз оказывается неправильным. Увы, разного рода оплошности случаются и у очень добросовестных, компетентных врачей. Если последствия ошибки оказываются печальными, доктор может потом мучиться из-за чувства вины.
Если актер сыграл подлеца, которому подражают миллионы людей, он может почувствовать вину за то, что создал слишком привлекательный образ.
Если ученый разработал технологию, которую использовали производители оружия, он переживает всякий раз, когда слышит о новых жертвах.
Если добросовестный журналист вдруг узнает, что запущенная им в медийное пространство информация содержит грубый обман, он может почувствовать угрызения совести за то, что не до конца ее проверил.
Бывает и так, что вина не просто выражает ответственность, а «выкрикивает» ее, срывает покровы с того, что до сих пор было спрятано. Ведь ответственность может и не осознаваться. В этом случае чувство вины становится внезапным сюрпризом и открывает нам глаза на ответственность до сих пор не осознаваемую, глубинную.
Оно указывает на то, что для нас на самом деле дорого и ценно. Вина как бы «будит» человека, заставляя его увидеть, что он вольно или невольно наносит вред своим собственным ценностям.
Например, молодой поэт воспевает в своих произведениях самоубийство, хотя сам очень далек от того, чтобы покончить с собой. Он воспринимает собственное творчество как несерьезную игру. И бывает потрясен, когда узнает, что его творение спровоцировало волну суицидов среди молодежи.
♦Главный смысл вины – дать нам знать, что пострадало нечто для нас важное, пострадало именно из-за наших действий или нашего невмешательства. Тревога и ответственность заставляют нас предпринимать какие-то шаги, чтобы по возможности исправить ситуацию. Вина выражает нашу потребность охранять свои ценности, нести ответственность за то, что нам дорого. Именно такую вину можно считать подлинной.
Она может остро мучить, даже ввергать в отчаяние, но и нести парадоксальное облегчение, когда дает надежду на перемены. Здоровая вина – это всегда серьезная сила. Можно назвать ее силой правды. Человек точно знает, что он прав. Прав в том, что так, как случилось, не должно было случиться и что случившееся нуждается в изменении. И эта правда дает ему силы. Их действительно понадобится много – для исправления ситуации, а иногда и для изменения самого себя. В третьей части книги мы подробно поговорим о том, как преодолеть подлинную вину.
Путь Иудушки
Но сила правды может быть направлена не на исправление ситуации, ведь бывает, что оно уже невозможно, и не на самоизменение, а на саморазрушение, на обвинения, из которых нет выхода. Вспомним Иуду Искариота, предавшего Христа, а затем покончившего жизнь самоубийством (в главе «Два пути к прощению» мы рассмотрим его вину в сравнении с виной другого апостола – св. Петра). Или Порфирия Владимировича «Иудушку» Головлева из знаменитого романа Михаила Салтыкова-Щедрина:
«Ужасная правда осветила его совесть, но осветила поздно, без пользы, уже тогда, когда перед глазами стоял лишь бесповоротный и непоправимый факт. Вот он состарился, одичал, одной ногой в могиле стоит, а нет на свете существа, которое приблизилось бы к нему, «пожалело» бы его. Зачем он один? зачем он видит кругом не только равнодушие, но и ненависть?.. Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера не для того только, чтобы бестиально упиться, а для того, чтобы утопить в вине совесть… Каждый вечер он заставлял Анниньку повторять рассказ о Любинькиной смерти, и каждый вечер в уме его больше и больше созревала идея о саморазрушении. Сначала эта мысль мелькнула случайно, но, по мере того как процесс умертвий выяснялся, она прокрадывалась глубже и глубже и, наконец, сделалась единственною светящеюся точкой во мгле будущего»
[1].
