На посвятительных надписях, особенно поздних, Аттис часто именуется Менотиран; это показывает его изначальное тождество или последующее отождествление с Меном, малоазиатским лунным богом, но никак не способствует объяснению смысла мистерии.
Более значимыми и, конечно, более утонченными были таинства Исиды, оставившие отчетливые следы также и в литературе. Книги, похоже, с этой целью главным образом и писавшиеся, весьма способствовали появлению новых соискателей. К произведениям такого рода относятся апулеевские «Метаморфозы», а также «Повесть об Антии и Габрокоме», принадлежащая Ксенофонту Эфесскому, которые датируются II веком. Здесь Исида охраняет и защищает влюбленных в их бесчисленных приключениях. Сама Исида сильно изменилась; она уже не потворствует разврату, чем занималась раньше в своих многочисленных храмах, но, напротив, оберегает девичье целомудрие, победа которого – достойная тема нескольких поздних романов такого рода.
Здесь пойдет речь не о настоящих древних торжествах в честь Исиды в Египте, где она искала и обретала разъятого на части Осириса, но о всеобъемлющем культе Исиды периода империи. Значение и содержание этого культа трудно определить с точностью, поскольку римские народные верования, связанные с данной богиней, были весьма многообразны и изменчивы. Единственный дошедший до нас последовательный рассказ о нем помещен Апулеем в уже цитировавшейся последней книге «Метаморфоз», но мы не знаем, выступает ли его Луций как наблюдатель-философ или же как верный инициат. Несомненно одно: и эти мистерии, такие яркие и пестрые, обещали блаженное бессмертие. «Владычица Исида», предстающая как Мать-природа и основное начало божественного бытия, в качестве платы за превращение несчастного Луция из осла обратно в человека, требует, чтобы он никогда не забывал: вся его жизнь с этих пор до последнего вздоха принадлежит ей. «Ты будешь жить счастливо под моим покровом, ты будешь жить прославляем, и когда, совершив свой жизненный путь, сойдешь ты в ад, то и там, в этом подземном полукружии, ты увидишь меня просветляющей мрак Ахеронта, царствующей над Стигийскими пустынями и, сам обитая в полях Елисейских, часто воздавать мне будешь поклонение». В то же время Исида обещает Луцию долгую жизнь на земле, если он порадует ее усердной службой и искренним раскаянием; а главное, жрец обещает ему защиту и безопасность перед судьбой, которой обычно управляют звезды. Видимо, тогда еще жила вера в подобные заблуждения.
Священное учение, которым делились с кандидатами в инициаты, черпая его, вероятно, из иероглифических книг, вряд ли отличалось особенной глубиной, чтобы какое-то высшее, духовное начало, сердечное движение, даже продолжительное воздержание повлияли на души посвящаемых – для этого внешний, зримый церемониал был слишком ярок. В самом ли деле новообращенным делалось понятно, что Исида есть природа и в то же время сущность всего божественного бытия или Апулей здесь описывает свои личные воззрения? Мы знаем только, как уже говорилось, что эти мистерии стали излюбленным способом обезопасить себя, посредством определенных обрядов и магических действий, от несчастий в земной жизни, от безрадостного существования за гробом или же от полного уничтожения после смерти. Единственная составляющаяя таких таинств, предполагавшая регулярное обращение к духовной сущности человека, – часто и, конечно, не совсем произвольно приходившие сны, в которых Исида выражала свою волю по всем необходимым поводам. Тут возможен не только простой обман – ибо сны могли нашептывать в уши спящих, – но и постоянное, искусственно поддерживаемое нервное возбуждение. С другой стороны, внешняя канва обрядов была или, понятая наполовину, заимствована из Египта, или просто долженствовала произвести впечатление на пылкое воображение. Пока кандидат слушал наставления, он проходил подготовку, обычную перед большинством таинств: воздержание от вина, мяса, других удовольствий в течение полных десяти дней; купание, окропление святой водой и тому подобное; принятие даров от друзей и таких же кандидатов. Ночь посвящения, назначенную во сне, соискатель проводил в храме. Сперва он надевал облачение из грубого льна, затем менял платье двенадцать раз, пока не получал цветную одежду и олимпийскую столу, украшенную пестрыми фигурками удивительных животных. На шествия и зрелища, демонстрируемые инициатом, Луций мог только намекнуть, сказав, что он испытал символическую смерть и затем воскресение милостью Исиды (precaria salis)
[19]. «Достиг я пределов смерти, переступил порог Прозерпины и снова вернулся, пройдя все стихии, видел я пучину ночи, видел солнце в сияющем блеске, предстоял богам подземным и небесным и вблизи поклонился им». Обо всем этом мы никогда не сможем рассуждать с уверенностью. Следует ли предположить использование при каждом посвящении оптических приспособлений и диорам, которые, по нашим представлениям, необходимы даже для создания поверхностной иллюзии? Как мы увидим в другой связи, существовало, конечно, достаточно средств заставить современника поверить в то или иное волшебство или явление призрака; но дух эпохи был настолько пропитан верой в значение символов, что хватало эффектных зримых образов, возникавших в ходе ритуала, дабы поразить воображение его участников. Напротив, современный нам мир столь абсолютно чужд символического и так его презирает, что нам едва доступна другая точка зрения и быстро надоедают формальности и церемонии. И то же отношение проявляется в наших суждениях о прошлом. Чем поверить в могущество символа, мы скорее предположим наличие дорогостоящих приборов для создания иллюзий оптических и механических, то есть настоящее мошенничество.
Но вернемся в коринфский храм Исиды. Время близится к рассвету. Луций, в своем цветном одеянии, в руке горящий факел, на голове венок из лучеобразных пальмовых листьев, стоит на деревянной платформе перед статуей богини. Внезапно занавес перед глазами его расходится, и толпа, собравшаяся в нефе храма, зрит его, как живое воплощение солнца. Пир и веселье завершают церемонию.
Но подлинная sacrosancta civitas
[20] служителя Исиды – сам Рим, где Луций также впоследствии обосновался при храме Исиды Сельской. На следующий год во сне ему был дан совет не забывать и об Осирисе и отправиться к некоему pastophori, которому, в свою очередь, естественно, также снился Луций. После бесчисленных трудностей, преимущественно денежного характера, благочестивый соискатель добивается инициации также и у Осириса. Этот «среди высших величайший» бог даже благословляет Луция на его судебные занятия и советует ему, опять-таки во сне, стать членом коллегии pastophororum. Автор не вдается в детали этого посвящения. Согласно его собственным словам, он участвовал в большинстве греческих мистерий; но очевидно, что выше всего он ценил таинства того круга богов, в который входила Исида.
Пожалуй, значительнейшим из всех тайных культов был культ Митры, также суливший своим адептам спасение и бессмертие.
Древнейшая персидская религия знала солнечного бога по имени Митра, и более позднее учение Зороастра, поскольку не могло совершенно от него избавиться, присвоило ему положение посредника между Ормуздом и Ариманом, Светом и Тьмой. Митра стал первым из небесных язати (через заходящее солнце) также покровителем царства мертвых; он судил души на мосту Чинват. Но прежде всего это был покровитель земли, сельского хозяйства, плодородия, символ которого – бык – с глубокой древности сопутствовал Митре. В Зенд-Авесте сохранились многочисленные обращения к этому богу.
