Можно утверждать с вероятностью, а отчасти даже с уверенностью, что уже упоминавшиеся камни Митры, найденные к северу от Альп и Дуная, появились там благодаря римским солдатам. Какую роль играли посвященные в повседневной жизни лагеря? Как сочеталось служение богу с военными и политическими обязанностями высшего офицерства? Существовала ли действительная связь между инициатами? Внес ли этот культ свой вклад в духовное возрождение римского типа во второй половине III века? Все эти вопросы останутся без ответа, пока единственными нашими источниками информации будут несколько отрывков, причем большей частью из христианских авторов. Места, где находят камни Митры, – пещеры, естественные или искусственные, и иногда – отдельно стоящие здания, часто площадью всего несколько квадратных футов, задняя стена которых занята рельефом. Туда могли поместиться всего несколько человек сразу, и, если собиралась толпа, она, очевидно, стояла снаружи. Даже крупное святилище Митры в Геддернгейме имеет в длину менее сорока футов
[22]; ширина его двадцать пять футов
[23], но оно перегорожено так, что остается только восьмифутовый
[24] проход. В маленьком митреуме в Нойенгейме, площадью восемь квадратных футов
[25], вся внутренняя часть заставлена алтарями и статуями родственных божеств, то есть Геркулеса, Юноны, Виктории, а кроме того, там найдено множество инструментов, светильников и обломков других предметов. Архитектурные излишества, например богато украшенные колонны и прочее, указывают, что эти святилища не требовалось держать в секрете. Кто бы посмел осквернить их? Солдаты, проводившие там свои тайные обряды, были тогда господами мира.
Думается, что пещера Митры в Риме (расположенная на склоне Капитолийского холма) была все же просторнее и величественнее, как, несомненно, и другие обиталища бога в крупных городах империи. В Александрии святилище находилось глубоко под землей. Когда, уже в христианские времена, его перекопали, чтобы заложить фундамент под церковь, еще ходили темные истории об убийствах, в нем совершенных, и, видимо, «кары» в самом деле стоили жизни многим искавшим посвящения. Там действительно обнаружили черепа, и появилось ошибочное предположение, будто они принадлежали жертвам, над чьими внутренностями велось наблюдение и с помощью которых вызывали мертвых. Ничего подобного в митраистском богослужении не было, но в воображении египтян таким жестокостям, как мы увидим, место всегда находилось.
О том, что данный культ имел распространение по всей империи, свидетельствуют около сотни рельефов и надписей. Возможно, тысячи других еще скрыты под землей, и нужно надеяться, что раскопки их будут произведены с той же тщательностью, как в Геддернгейме, Нойенгейме и Остербуркене. Чтобы пролить необходимый свет на интереснейший из тайных культов античности, достаточно отыскать одну-единственную хорошо сохранившуюся пещеру Митры.
Но так или иначе, эта религия не избежала влияния других современных ей суеверий. Прежде всего, было немало людей, совершенно неспособных удовлетворить свою жажду мистерий, которые искали благоволения трехликой Дианы, стремились приобщиться через taurobolium к тайнам Великой матери, а также к вакхическому служению, к таинствам Исиды, а заодно и Митры, – в IV веке смешение всех языческих ритуалов стало правилом, но оно наверняка встречалось не так уж редко и ранее. Мысль о единстве всех божественных сущностей приобретала все больше силы, и на резкие отличия между отдельными культами все меньше обращали внимание, так что заимствования осуществлялись свободно. Неоплатоническая философия стала частью религии Митры, как и всех мистерий, и Порфирию, одному ее из наиболее знаменитых приверженцев, мы обязаны, в сущности, единственным исследованием предмета, сделанным язычником. Но в очерке Порфирия «О пещере нимф» рассматриваются не столько современные ему богослужения, сколько первоначальное их значение, причем толкуется оно причудливо-символически, исходя из представлений собственной школы. Мы узнаем, что пещера – знак Вселенной, или Космоса; поэтому Зороастр посвятил Митре, создателю и руководящему принципу мира, цветущий и многоводный грот в горах Персии. В нем присутствовали символы всех стихий и областей мира; оттуда-то и пошли все последующие мистерии, связанные с пещерами. С другой стороны, весь очерк посвящен гроту в Итаке, описанному Гомером («Одиссея», XIII, 102 – 112, 346 и далее), ставшему центром символизма Порфирия. Он следует неверному методу отыскания тождественности в мифах и все время пытается связать один далекий отзвук чего бы то ни было с другим. Но отдельные его разбросанные намеки имеют огромную ценность, когда он, например, рассказывает, что через северные и южные врата его мировой пещеры души, рождаясь, спускаются на землю и, умирая, восходят к богам, когда говорит о генезисе и апогенезисе и вообще о жизни и очищении душ.
Наконец, существует естественное родство между Митрой и греко-римским солнечным богом, мыслится ли он как Аполлон или иначе, как Сол или Гелиос. Мы, вероятно, никогда не узнаем, насколько переплетены были эти два образа; не исключено, что Sol Invictus
[26], который, начиная с середины III столетия, появляется на монетах весьма часто, везде отождествляется с Митрой, пусть даже изображен он только как бог солнца. Солнцепоклонничество ранних императоров, как, например, Элагабала, скорее всего, берет свое начало в семитском культе; в случае же с Аврелианом мы пребываем в таком же неведении, как и относительно его веры вообще. Его мать была жрицей солнца где-то на Нижнем Дунае, и вполне допустимо, что она прошла посвящение Митре – о таких случаях имеются упоминания – и достигла, может быть, степени «львицы». С другой стороны, когда был разграблен храм Солнца в Пальмире, Аврелиан приказал одному из своих генералов восстановить его и добавил: «Я напишу сенату и попрошу прислать понтифика, который произвел бы освящение храма». То есть следовало провести традиционный римский обряд, хотя дело касалось обиталища семитского Ваала. Но в самом Риме Аврелиан выстроил огромный великолепный храм Солнца, в который вложил пятнадцать тысяч фунтов золота (ибо, конечно, ему, а не какому-то другому святилищу был сделан подарок); и задняя стена этого здания примыкает к Квиринальскому холму таким образом, что возможность связи с Митрой никак нельзя полностью исключить. Ибо Митра был и остался «богом из скалы», и все его священные жилища имели поэтому нечто от пещеры, даже если она и не воспринималась как символ явленного мира. Уже говорилось о том, что убийство быка, изображаемое на памятниках, происходит в пещере. Непобедимое Солнце появляется также на монетах Аврелиана. Об отношении последующих императоров к культу Митры ничего нельзя сказать с определенностью; мы еще вернемся к этому, когда речь пойдет о Константине.
Может показаться странным, что обсуждение культа Митры мы продолжаем беседой о манихействе, пришедшем из Персии, – ведь оно не имело таинств. Но это и не просто ответвление христианства, а, скорее, особая религия освобождения, по преимуществу языческая. Приобрело ли оно в Риме более языческий характер, нежели носило в царстве Сасанидов, – тема для дальнейших исследований, как и его посягательство на христианскую церковь. Несовместимость его дуализма с классической догмой состоит в том, что оно разлагает все на чистые символы, через которые проявляют себя два основных начала – свет и тьма, Бог и материя. Высшее понятие этого учения, Христос (явно напоминающий Митру), есть мировая душа, сын предвечного света и освободитель, но едва ли личность; его земное воплощение считается иллюзорным. Следовательно, освобождение – не единичный акт, как, например, жертвоприношение, а длительный; Христос помогает человеку от нравственно несвободного состояния борьбы между духом и материей (или между доброй и злой душой) подняться в царство света. Сложно определить, насколько близко данные идеи приближаются к труднопостигаемому понятию личного бессмертия; так или иначе, «главное послание» секты говорит о «вечной жизни во славе», каковое обещание, вероятно, и производило самое сильное впечатление на римских прозелитов. Дальнейшее обсуждение этого весьма примечательного учения здесь неуместно.
