Что касается оракулов восточной части империи, то у нас имеются отдельные пространные сообщения о храмах Эскулапа в Эгах, сарпедонского Аполлона в Селевкии и Малла – все три находились в Киликии, – как и о храме пафийской Венеры на Кипре, оракуле на горе Кармел и нескольких египетских святилищах. Пожалуй, вообще каждый более-менее крупный азиатский храм претендовал на пророческое знание. До конца IV века идол Баальбека иногда выносили наружу, и, подобно статуе Аполлона в Гиераполе, он указывал направление движения шествия, чему давалось соответствующее истолкование. Обычно же ответы писали или же сообщали с помощью условных знаков. Примечательно усердие, с которым пальмирцы искали у Аполлона в Сарпедоне и Афродиты в Афаке сведений насчет долговечности их королевства.
По понятным причинам читателю нельзя предоставить надежных данных о распространенности таких прорицаний в эпоху Константина. Помимо оракулов, в делах повседневных знание о грядущем получали исходя из наблюдений за совершенно посторонними событиями, которым суеверие приписывало угрожающий смысл. Одним из наиболее интеллектуальных изобретений подобного рода стали sortes Vergilianae, когда томик просто открывали наудачу. Во введении уже отмечалось, что Септимий Север был подвержен более грубым предрассудкам, веря не только в знамения, но также в сны, астрологию, магию, аттические мистерии и так далее. С течением времени к поверьям древних римлян присоединились религиозные представления подчиненных народов и жителей Востока. Знаки и предвестия страшили людей и руководили их поступками, и никто не делал ни шагу из дома, не посоветовавшись предварительно с халдейскими или египетскими календарями. Евсевий говорит о Максимине Дазе, что он шага не делал без гаданий и прорицаний.
Но и это еще не все. Отчасти чтобы узнать будущее, отчасти чтобы повлиять на него магическими средствами, римляне в ранней империи часто пользовались отталкивающими методами, обращаясь при этом к тем же халдеям, которые читали грядущее по звездам. Часто итогом становилось преступление, и применявшиеся средства не вызывают сомнений. Когда Германик оказался жертвой смертоносного колдовства, никого не обеспокоило, что, дабы снабдить мага необходимыми частями человеческого тела, совершались, без сомнения, и другие убийства. Но даже когда шла речь не о подлинном чародействе, а только о том, чтобы заглянуть в грядущее или предотвратить несчастье, обряд зачастую ужасал. Наблюдения над человеческими внутренностями не прекращались, пока существовало язычество. Чье-то желание смерти императору Адриану стоило жизни его любимцу Антиною. Разрезание трупов в магических целях, вдыхание в них призрачной жизни, наконец, вызывание духов – все это были весьма употребительные и отнюдь не необычные способы ворожбы, не говоря уже о мелочах вроде любовных зелий. Волшебники, видимо, держали империю в немалом страхе, раз уж видные и высокообразованные люди могли подвергнуться такой опасности.
В чем заключалась связь между подобным чародейством и возникшими в III веке религиозными и нравственными тенденциями в язычестве, а также философией неоплатонизма?
Те составляющие оккультных наук, которые не были впрямую преступны или аморальны, продолжали существовать открыто и даже поддерживались властителями; так, например, благочестивый Александр Север назначил пенсии гаруспикам и астрологам и велел им читать лекции по своим специальностям. От более мрачных ритуалов, например подразумевавших убийство, большинство императоров отказывалось, особенно когда продолжительные войны поспособствовали созданию более здоровой атмосферы при дворе, и Деций одной из целей своей государственной деятельности поставил восстановление старой религии. Даже суеверный Диоклетиан, насколько нам известно, в таких вещах неповинен; но глупость его соправителей поистине достойна сожаления.
Неоплатоники заявляли, что их учение о демонах тесно связано с определенными сторонами обычного колдовства, однако мы, скорее всего, не увидим столь близкого родства между ними. Впрочем, их заклинания духов отчасти действительно восходят к народно-магическим представлениям Востока и Запада.
В-третьих, христиане, чья вера в демонов имела частично иудаистские, частично опять же народные корни, не расходятся в этом с язычниками. У них нет ни малейшего сомнения, что существуют бесчисленные силы-посредники, которые оказывают огромное влияние на жизнь людей, но которых, однако, можно изгнать; такие демоны – или падшие ангелы, или великаны, то есть сыновья ангелов и дочерей человеческих. Но все эти духи злы, они враги Царству Божьему и мешают людям спастись. Многие, как считалось, повинны в природных бедствиях, вроде землетрясений и чумы, равно как и в нравственных преступлениях; на самом деле именно они придумали бессмысленную, извращенную языческую религию и соблазнили ею человеческий род, дабы закрыть ему путь к освобождению. Идеи эти не новы и отчасти заимствованы из иудаизма, но с течением времени очертания их становились все резче. Как свидетель эпохи, наступившей сразу после великого гонения Диоклетиана, выступает Лактанций: «Эти демоны, высшие и земные, знают о будущем многое, но не все; они не ведают об истинном Божьем замысле. Это они приходят по зову чародеев и по их заклинаниям ослепляют фокусами умы, так что человек не видит то, что есть, но верит, будто видит то, чего нет... Они навлекают на людей болезни, грезы, безумие, чтобы ужасом пуще привязать их к себе... Но нам вовсе незачем почитать их из страха, так как они опасны, лишь пока их боятся; они убегают, стоит произнести имя Божие, и праведный сумеет заставить их открыть свои собственные имена... Они обучили людей создавать подобия покойных царей, героев, изобретателей и прочих и поклоняться им, как богам; но за всеми этими личинами скрываются они сами. В самом деле, колдуны, призывая демона, пользуются не его сомнительным именем как бога, а его подлинным, надмирным именем...» Далее, Лактанций признает, что демоны действительно обитают в храмах и совершают чудеса, дабы утвердить несчастных в их ложной вере. Знание будущего, которым они действительно владеют, имея изначально божественную природу, позволяет им иногда возвещать истину через оракулы, и потому люди считают, что демоны и сами могут руководить ходом событий. К тому же периоду относятся рассуждения Арнобия, который полностью признает реальность магии и полагает, что главное различие между Христом и колдунами состоит в том, что Христос совершал чудеса силой своего имени, тогда как последние – с помощью демонов. Он считает, что волшебство Симона Волхва, в частности его огненная колесница, – вещь совершенно обыденная. Но неизвестно, не вызывают ли все заклинатели одного и того же духа, а именно – Сатану.
Чтобы подтвердить могущество веры в магию, этих предварительных замечаний вполне достаточно. Вероятно, даже лучшие люди того времени не были вполне свободны от подобных предрассудков. Рассмотрим предмет подробнее на примерах разных видов колдовства.
Как уже отмечалось, заклинатели-неоплатоники считали вызывание человеческих душ чем-то совершенно особым и отдельным. Такой вид работы с духами часто встречался и вне связи с их мистической системой, и задолго до ее появления, поскольку самые важные сведения всегда ожидали получить от мертвых, и в некоторых древнейших религиозных представлениях покойники прямо именовались гениями. В первые два века о подобных «воскрешениях» упоминается достаточно часто, причем нередко с жуткими подробностями; достаточно вспомнить Нерона и Канидию Горация. В III столетии этот ряд открывает Каракалла, который, будучи охвачен безумием, полагал, что его преследуют отец – Север и убитый брат – Гета, с мечами в руках, и поэтому призвал сонм духов в поисках защиты. На зов явились Коммод и сам Север, но последний – в сопровождении непрошеного Геты, и пораженный ужасом заклинатель вместо утешения услышал страшные угрозы. Действительно, ничего подобного о поздних императорах не сообщается, но духов продолжали вызывать, и христианские авторы часто говорят об этом, как об ужасающей реальности; обвинения и запреты на подобную деятельность появляются долгое время спустя после воцарения христианства. Но в позднейший период не всегда можно провести различие между ними и общими обвинениями и запретами на преступление, именовавшееся veneficium и подразумевавшее достижение любых недозволенных результатов внешними методами, например составление ядов. Сюда же относились магические приемы, которые, как думали возчики в цирке, помогали им одержать победу. В Риме продолжали существовать «учителя дьявольских искусств», и, если кто-то не хотел посылать к ним в школу сына, он мог достичь того же результата, направив туда умного раба. Еще в середине IV века мы встречаем упоминание о сардинском рабе, поднаторевшем в «вызывании злых духов и получении предсказаний от душ умерших людей».
