Эти сыновья, Константин II, Констанций II и Констант, тем временем получили звание цезарей. Внуки Геркулия, после того как отец устранил мать, деда по материнской линии, дядю Максенция и сводного брата, стали особенно громко требовать трона. Этот проклятый род непременно должен был взойти к вершинам власти.
Не будем пока говорить о превращении Византия в город Константина и столицу мира. Естественно, что узурпатору нужны была резиденция и люди, ничего прежде не имевшие, всем обязанные ему и во всем зависящие от него, с которых можно было начинать преобразования в государстве и обществе и которых можно было использовать в качестве орудий этих преобразований. Не будь такой необходимости, он бы спокойно мог оставаться в Никомедии. Его уход – наиболее обдуманный и целенаправленный шаг за все время его правления.
Несравненно сложнее объяснить последнее важнейшее решение Константина – о разделе империи.
Что касается братьев Константина: у Далмация было два сына – Далмаций и Ганнибалиан, столько же и у Юлиана Констанция – Галл и Юлиан, которого потомки прозвали Отступником, тогда еще совсем маленькие. Из этих четырех племянников Константин за два года до смерти выбрал Далмация, которому уже случилось побывать консулом (333 г.), и сделал его цезарем (335 г.). Ранее император уже отличил его отца, Далмация-старшего, и послал его с неопределенным титулом цензора в Антиохию, в важное и, вероятно, опасное место (332 г.), а поколением позже Констанций направил туда же Галла, чтобы одновременно и не терять из виду, и умиротворить бывшую восточную столицу. Впоследствии старшему Далмацию доверили даже нечто вроде королевской власти над Каппадокией. Причина одновременного возвышения его сына заключалась, скорее всего, в том, что он успешно подавил мятеж на Кипре, где узурпатором стал Калокер, ведавший поставками в императорскую армию верблюдов. Младший Далмаций схватил его и сжег заживо в Тарсе, «как вора и раба».
Вскоре за тем, в 335 г., а значит, за два года до смерти Константина, было проведено последовательное разделение империи, согласно которому Константин II получил земли своего деда Хлора, то есть Британию и Галлию вкупе с Испанией; Констанцию II достались Азия, Сирия и Египет; Константу – Италия и Африка. С другой стороны, вся территория между Черным, Эгейским и Адриатическим морями, а именно Фракия, Македония, Иллирия и Ахайя (с Грецией), перешли к племяннику Константина Далмацию. Даже брат Далмация Ганнибалиан, ни о каких других заслугах которого неизвестно, получил власть – полную или же с подчинением Констанцию II, мы не знаем – над римской частью Армении, Понтом и прилегающими областями и женился на Констанции, дочери Константина и сестре его сонаследников, тогда же либо еще прежде. Конечно, данный раздел производился публично. Однако точные сведения о нем мы находим только у второго Аврелия Виктора, другие же авторы или искажают факты, или, как Евсевий, по своим причинам обходят указ молчанием.
Первый вопрос, на который необходимо ответить, звучит так: почему Константин вообще поделил империю, после того как сотни тысяч человек проливали кровь за ее объединение? Далее, удивительно, что центр страны, включая новую столицу, достался племяннику, а не кому-нибудь из сыновей. Причина, видимо, лежит в характерах этих сыновей. У Евсевия есть трогательная глава о том, как их воспитывали в страхе Божьем и учили всем добродетелям властителя, о которых мы сейчас и поговорим. Это были пропащие люди, лишенные как совести, так и веры. Если бы отец провозгласил наследником кого-то одного из них, то стоило ему закрыть глаза, как все прочие братья и родичи оказались бы в могиле; а что приключилось бы с империей, оставшейся без потомков Геркулия и Константина? Чтобы сохранить династию, страну нужно было поделить. Конечно, император предвидел, что сыновья его еще будут воевать между собой, но оставалась, по крайней мере, надежда, что из трех или пяти домов выживет хотя бы один наследник, если, конечно, благородные отпрыски вообще улучат минутку зачать нового потомка. Не просто так Константин старался пристроить сыновей как можно дальше друг от друга, отправив их в отведенные им провинции.
Вероятно, иллирийско-греческий полуостров вместе с Константинополем он отдал племяннику потому, что, принадлежи эта жемчужина кому-нибудь из трех его сыновей, вокруг нее разгорелись бы жесточайшие страсти, что и в самом деле произошло в дальнейшем. Далмаций таким образом оказался в крайне сложной и опасной ситуации. Однако его обороноспособность вполне соответствовала размеру угрозы. Тот, кто владел Иллирией с ее полководцами и солдатами, мог сражаться против всей империи.
Наконец, выдвижение Ганнибалиана было всего лишь следствием выдвижения его брата. Почему он поселился именно на северной границе Малой Азии, сказать нельзя.
Эта попытка объяснения наиболее темного момента в истории Константина, возможно, не найдет широкого признания, так как предполагает невероятную грызню в императорском семействе. Но я полагаю, что не вышел за рамки вероятного.
Константин, который «начал преследовать своих родственников и, в частности, сына своего, мужа выдающегося, а также сына сестры своей, юношу достойного нрава, убил, а вскоре и с женой своей поступил так же, не говоря уже о многих своих друзьях», сохранил, пожалуй, только одну родственную связь – с матерью, Еленой. Какое бы место она ни занимала при Хлоре, с точки зрения Востока она обладала всеми правами, так как дала жизнь правителю. Говорят, что он всегда прислушивался к ее советам. Елену наградили всеми почестями, и остаток дней она провела занимаясь благотворительностью, совершая разные паломничества и основывая церкви. Она умерла в возрасте более восьмидесяти лет, видимо, немногим ранее своего сына. Городок Дрепан в Вифинии получил в ее честь имя Еленополя.
Самого Константина схватила роковая немощь, когда он готовился к оборонительной войне с Шапуром II, персидским царем. Тогда-то он оказался среди новообращенных в церкви мучеников в Еленополе, а потом его перевезли на Ахиронскую виллу близ Никомедии, где он принял крещение и умер в последний день Пятидесятницы 337 г.
Вокруг его гроба, перенесенного солдатами в Константинополь и со всей торжественностью размещенного в дворцовых чертогах, развернулись любопытнейшие события, не прекратившиеся и на следующий год.
Начинается все с описания горьких стенаний солдат. Рядовые рыдали и раздирали одежды, офицеры сетовали на свое сиротство. Конечно, скорбели они глубоко и по-настоящему, особенно стражники-германцы, которые рассматривали свои отношения с императором как личную преданность. Покойный был великим полководцем и заботился о воинах как отец; что им за дело до всего прочего? Но эти горюющие солдаты в отсутствие наследников представляли одновременно и власть, ответственную за дальнейшие события; так, именно они положили, что похороны императора не будут проводиться, пока не приедет хотя бы один из его сыновей. «Избрав из военных сановников людей, издавна известных верностью и преданностью василевсу, таксиархи послали их возвестить кесарям о событии. Между тем находившиеся в военных лагерях войска, как бы по вдохновению свыше, единогласно решили никого не признавать римскими автократорами, кроме детей его, и вскоре положили всех их называть отныне не кесарями, а августами. Войска делали это, сносясь в своих мнениях и отзывах письменно, и единодушное согласие всех их в один момент времени распространилось повсюду». Это все, что находит нужным сообщить Евсевий.
