Эйнштейн посоветовал Бому не давать никаких показаний, предположив, что коллега может «на какое-то время сесть». Иными словами, наказанием за столь долгое молчание мог быть небольшой тюремный срок. Ломаниц и Бом пересеклись в Принстоне, чтобы обсудить предстоящие слушания. На улице они встретили Оппенгеймера и объяснили, что случилось. «О Господи, — воскликнул Оппенгеймер. — Все пропало. В Комиссии есть агент ФБР». Оппенгеймеру также пришла повестка с вызовом в суд, и он знал, что один из членов Комиссии был агентом ФБР, работавшим в радиационной лаборатории в годы войны.
Бом решил дать показания. Когда 25 мая 1949 года его спросили, состоит ли он по-прежнему в комсомоле, он отвечать отказался, сославшись на свободу собраний и объединений в соответствии с Первой поправкой к Конституции. Когда его спросили, знает ли он Стива Нельсона, он вновь не ответил, воспользовавшись правом на отказ от самообвинения в соответствии с Пятой поправкой. На вопрос, состоял ли он когда-либо в политической партии или ассоциации, он заявил: «Могу с определенностью сказать, что голосовал за демократов».
И на этом слушании, и на следующем, состоявшемся 10 июня, Бом отказался назвать имена, интересовавшие следствие. Принстонский университет поддержал его и назвал «истинным американцем».
Оппенгеймер давал показания 7 июня, мастерски обходя неудобные вопросы. Говоря о «деле Шевалье», он дал ту версию событий, которую высказывал в ФБР в сентябре 1946 года. Его не просили восстанавливать ту «неправдоподобную историю», которую он поведал Пашу и Джонсону в Беркли тремя годами ранее.
В 1947 году осудили брата Оппенгеймера Франка. Заголовок в Times Herald гласил: «Брат американского ученого-атомщика, работавший над атомной бомбой, оказался коммунистом». На вопрос о членстве брата в Коммунистической партии, заданный в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, Оппенгеймер ответил: «Если вы спрашиваете, то я отвечу, но прошу вас — не задавайте мне таких вопросов». Оппенгеймер, прославляемый как «отец атомной бомбы», еще не стал мишенью. Комиссия сняла этот вопрос.
После того как Оппенгеймер закончил давать показания, один из членов Комиссии, конгрессмен Ричард М. Никсон высказал свое мнение: «Думаю, он оказал на всех нас огромное впечатление и мы должны быть счастливы, что он занимал в нашей программе высокое место».
Но события следующего года подняли антикоммунистические настроения на беспрецедентный уровень. Ранее, в августе 1948 года, Уитакер Чемберс, бывший агент ГРУ и член редколлегии журнала Time, давая показания в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, назвал имена высокопоставленных коммунистов в администрации Трумэна-Олджера Хисса из Государственного департамента и Гарри Декстера Уайта из Министерства финансов
[204]. Позже Хисса уличили в двух случаях лжесвидетельства в январе 1950 года и он получил два одновременно отбываемых пятилетних срока. На тот момент «красный кошмар» уже разрастался и демократическая администрация Трумэна подвергалась критике, в частности за недостаточную надежность и явную беспечность. Даже после осуждения Хисса Трумэн говорил о подозрениях, что в Белом доме есть советские шпионы, используя их как отвлекающий маневр.
Сенатор Джозеф Маккарти, член Республиканской партии, усмотрел в этом возможность заработать политический капитал. В День Линкольна в феврале 1950 года, произнося речь в городе Уилинг штат Западная Вирджиния, он объявил: «У меня в руке список из 205 имен. Госсекретарю известно, что эти люди — члены коммунистической партии, и тем не менее они все еще работают в Государственном департаменте и участвуют в формировании его политики
[205]». Маккарти затронул обнаженный нерв общества, уже раздраженный международными послевоенными событиями, сильно напугавшими американцев. Очень скоро он стал пользоваться огромной популярностью среди СМИ.
«Крестовый поход сенатора Маккарти, растянувшийся на несколько следующих лет, всегда был для меня анафемой, — писал через несколько лет специальный агент ФБР Лэмфер. — Методы и тактика Маккарти вредили антикоммунистическому движению и настраивали многих либералов против законных способов свертывания коммунистической деятельности в США».
Но произошедшие вскоре события придали убедительности заявлениям Маккарти о существовании высокопоставленных коммунистических шпионов. Фукс, осужденный в Олд-Бейли 1 марта 1950 года, получил максимальный срок по данной статье — 14 лет лишения свободы. Он с самого начала отказывался раскрыть своих связных, да и в любом случае знал их только под псевдонимами. Правда, Фукс согласился сотрудничать, когда Лэмфер, приезжавший в мае в тюрьму Уормвуд-Скрабе, туманно, но мрачно намекнул ему о тех проблемах, которые могли появиться в Америке у его сестры Кристель. Когда стало ясно, что одна из первоочередных целей ФБР — Голд, Фукс 22 мая признал, что его связной Раймонд и этот Голд — вероятно, одно и то же лицо. В тот же день Голда арестовали. При обыске у него в квартире в Филадельфии нашли карту Санта-Фе, которую ему дал Фукс. До этого Голд утверждал, что никогда не бывал в Нью-Мексико. Теперь он ссутулился, сидя в кресле, и сказал: «Я тот человек, которому Фукс передавал информацию».
Голд оказался слабым звеном в шпионской сети. От него ниточка потянулась к Гринглассу, который уже был под подозрением на основании дешифровок «Венона». Его арестовали в июне. Через Грингласса удалось выйти на Юлиуса и Этель Розенбергов, арестованных через месяц. Тем временем силы Северной Кореи 25 июня атаковали Южную Корею вдоль полуострова Онджин, намереваясь воссоединить Корею под коммунистическим флагом. 5 июля 24-я пехотная дивизия армии США вступила в первое сражение под южно-корейским городом Осан и потерпела поражение. Холодная война вызвала первый локальный «горячий» конфликт. Впереди зловеще маячила настоящая крупномасштабная война.
Из показаний Бома и Ломаница Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности не получила никаких новых доказательств, но в сентябре 1949 года пришла к выводу, что Вайнберг, Ломаниц и Бом были членами коммунистической ячейки, которая передавала атомные секреты СССР. Бома арестовали 4 декабря 1950 года и обвинили в невыполнении распоряжений суда. Затем его освободили под залог. На этот раз администрация Принстонского университета не оказала такой поддержки, как раньше. Беспокоясь о сохранении финансовых потоков университета со стороны состоятельных меценатов, президент Принстона Гарольд Доддс уволил Бома как минимум до окончания суда.
Бом предстал перед судом 31 мая 1951 года. Его оправдали. Тогда же оправдали и Ломаница, а через несколько лет освободили и Вайнберга. Контракт Бома истек в июне 1951 года, и Принстон его не продлил. Эйнштейн пытался устроить его в Институт перспективных исследований, утверждая, что если кто-то и способен создать радикально новую квантовую теорию, то это Бом. Но Оппенгеймер отказал. В октябре 1951 года Бом эмигрировал из США в Бразилию. С собой он увез экземпляр своей новой книги «Квантовая теория». Идеи, зародившиеся в этой книге, в итоге привели к замечательным открытиям и помогли проложить путь к некоторым принципиальным экспериментам в современной квантовой физике.
