В январе 1940 года Тернер изучил всю доступную литературу по расщеплению ядра урана и опубликовал ее обзор в журнале Reviews of Modem Physics. Проделанная работа дала немало пищи для размышлений. Несмотря на то что всеобщее внимание было обращено на изотоп U235, Тернер начал упрямо развивать идею получения атомной энергии из стабильного, но гораздо более распространенного урана-238. Резонансный захват нейтронов ядром урана-238 рассматривался как досадная помеха, ликвидировать которую можно было в реакторе, используя подходящий замедлитель. Дальше Тернер размышлял примерно так же, как Вайцзеккер, Макмиллан и Абельсон.
Захват нейтрона ядром урана-238 должен был создавать нестабильный изотоп уран-239, при распаде которого выделялся бы элемент с атомным номером 93. В своих мыслях Тернер пошел еще дальше. Исходя из известных ему теоретических принципов, он сделал вывод о том, что элемент-93 будет довольно нестабильным и довольно быстро претерпит распад, образовав элемент с атомным номером 94.
Получение этого элемента открывало неизвестные ранее перспективы. Его ядро должно было состоять из 94 протонов и 145 нейтронов, то есть всего из 239 нуклонов. Похожее соотношение количества нуклонов наблюдается и у урана-235 (92 протона, 143 нейтрона). Самые простые вычисления подсказывали, что новый элемент будет расщепляться еще проще, чем уран-235. Получить его можно из распространенного повсюду U238, а учитывая тот факт, что это самостоятельный элемент, то отделить его от исходного урана химическим методом не составит особого труда. По мнению Тернера, элемент-94 — потенциально новое ядерное топливо, которое можно использовать для поддержания цепной реакции.
Тернер набросал статью для публикации в Physical Review и теперь хотел узнать мнение Сциларда, безопасно ли размещать ее в печати. «На первый взгляд это почти сумасшедшая гипотеза, и поэтому публикация вряд ли кому-то навредит, но хотелось бы услышать и чье-то еще мнение», — с этими словами он обратился к венгерскому ученому.
В сущности, выводы Тернера были умозрительными, но Сцилард всегда видел за лесом отдельные деревья. Он был потрясен заключениями, проистекавшими из того, что было изложено его коллегой. «Когда я понял выводы Тернера, — скажет Сцилард впоследствии, — то перед моими глазами ясно предстало будущее атомной энергии». Он начал опасаться того, что с применением элемента-94 осуществить самоподдерживающуюся цепную реакцию, а значит, и создать бомбу станет намного проще, чем раньше.
В итоге Сцилард рекомендовал Тернеру отложить публикацию статьи «на неопределенный срок».
«Вне всякого сомнения, фашист»
Несмотря на все новые и новые открытия, действия Консультативного комитета по вопросам использования урана продолжали напоминать движения черепахи. По всей видимости, осмотрительность была у Бриггса в крови. Двигался вперед он всегда только с одной скоростью — ужасающе медленно.
Однако на горизонте наконец замаячили перемены. Летом 1939 года Ванневар Буш оставил пост вице-президента Массачусетского технологического института и перешел на должность президента Института Карнеги в Вашингтоне. Электротехник по образованию, с годами он становился все более практичным управленцем. Во время Первой мировой войны он работал над магнитным устройством для обнаружения подводных лодок. Хотя прибор и работал достаточно хорошо, но применять его так и не начали. Полученного тогда опыта Бушу было достаточно, чтобы понять одно: занимаясь во время войны разработкой оружия, необходимо должным образом организовать связь между военными и гражданскими исследованиями.
Став президентом Института Карнеги, Буш начал оказывать на законодателей давление: он хотел учредить государственную организацию, которая и должна была заниматься поддержанием подобной связи. 12 июня 1940 года он представил свои аргументы самому Рузвельту, кратко сформулировав их в четырех маленьких абзацах. Благоприятную почву уже подготовили заранее — это сделал помощник Рузвельта Гарри Гопкинс. Таким образом, появление Национального комитета по оборонным исследованиям (НКОИ) было уже решенным делом. Основной целью организация обозначила руководство любыми исследованиями, проводящимися для военных нужд.
Одним из первых действий Национального комитета стало взятие под надзор Консультативного комитета по вопросам использования урана. Незамедлительно было принято решение ввести строгий контроль над информацией: все документы по исследованиям расщепления ядра урана объявили совершенно секретными. На посту председателя Комитета оставили Бриггса. Однако он должен был регулярно отчитываться перед Джеймсом Брайентом Конэнтом — президентом Гарвардского университета, вступившим в НКОИ по приглашению Буша. Теперь финансирование Комитета в гораздо меньшей степени зависело от военных советников с их извечным скептицизмом.
Тем не менее коренным образом ситуация так и не изменилась. Буш и Конэнт прекрасно понимали ту угрозу, которую может представлять созданная Германией атомная бомба. Но вместо того чтобы пролоббировать гарантированное увеличение финансирования американской ядерной программы, причем многократное, они предпочли направить исследования на получение доказательств невозможности создания такой бомбы. Ведь если бы это действительно оказалось так, то от нацистов и не стоило ожидать угрозы ее применения. В отправленном в НКОИ докладе от 1 июля 1940 года Бриггс сообщал о прогрессе, достигнутом на данный момент, и просил выделить 40 тысяч долларов на крайне важные исследования — определение ядерных свойств изучаемых материалов. Еще 100 тысяч требовались ему для крупномасштабных экспериментов над уран-графитовым реактором. Комитету выделили только 40 тысяч.
Сциларду ничего не оставалось, кроме как снова ждать.
Учреждение НКОИ породило одно непредвиденное побочное явление. Поскольку Национальный комитет был чисто американской организацией и занимался секретными исследовательскими проектами для армии, то его членами могли стать только граждане США. Ферми, Сциларда, Теллера и Вигнера неожиданным образом отстранили от работы. Это казалось невероятно абсурдным. Сакс изо всех сил защищал ученых, доказывая, что вся работа Консультативного комитета напрямую зависит от достижений этих эмигрантов, которым теперь запретили продолжать свои исследования.
Военная контрразведка провела все возможные проверки. В обобщенном донесении о Ферми говорилось, что он «вне всякого сомнения, фашист» (в то время как он им ни в коей мере не был). Далее следовала рекомендация не допускать его к засекреченным исследованиям. В разведданных, собранных по Сциларду, сообщалось, будто он настроен «крайне прогермански» и «неоднократно высказывал свое мнение о том, что победителем в войне будет именно Германия». Его также рекомендовали отстранить от любых работ, объявленных секретными. Оба донесения ссылались на «полностью достоверные источники». Ирония заключалась в том, что информацией, которую стоило в первую очередь засекречивать, владели как раз те ученые, коих власти хотели отстранить от дальнейшей работы.
Донесения контрразведки в августе 1940 года отправили Дж. Эдгару Гуверу с просьбой привлечь к дальнейшим проверкам ФБР. Данные, полученные из его ведомства, почти слово в слово повторяли то, что ранее сообщали военные. Но рекомендации из донесений в полной мере выполнены не были: аргументы Сакса оказались сильнее. Всем четверым ученым-эмигрантам разрешили участвовать в проекте, правда, не в качестве полноправных членов НКОИ, а только как консультантам.
